В замок мы прибыли поздней ночью. Но воды Иильги так меня укачали, что я едва помнила, как мы сошли с судна и добрались до спален. В памяти отложилось только то, что путь до моих покоев отличался от обычного, и что Келленвайн проводил меня до самых дверей, а потом вызвался отнести Лейлу.
При других обстоятельствах, я бы возразила, но тогда была слишком уставшей, а потому молча кивнула и, войдя в комнату, кое-как разделась и рухнула на кровать, даже не оглядываясь.
А стоило бы.
Ведь, открыв глаза утром, я даже не сразу поняла, где находилась. Комната была незнакомой, роскошной и ни в какое сравнение не шла с той, в которой я ночевала раньше.
Стены, украшенные гобеленами с изображением сцен из древних легенд, придавали атмосфере волшебства. В углу комнаты стоял большой дубовый шкаф, заполненный книгами в кожаных переплётах и изящными безделушками.
В центре комнаты стояла массивная кровать с балдахином из бархата, расшитого золотыми нитями. На полу лежал мягкий ковёр, а у смежной стены был сложен величественный камин. Рядом с ним располагался диван для отдыха, обитый парчой. А выходящие на берег окна были занавешены плотными шторами из синего шёлка, которые защищали комнату от редкого для здешних краев солнца.
Чуднó.
Выбравшись из постели, я подошла к окну, раздвигая ставни, и тут же в комнату влетели крики с улицы.
— Смерть за предательство! Смерть за предательство!
Меня окатило холодной волной.
Это что, люди на бунт против меня собрались или что?!
Я высунулась в оконный проем, пытаясь хоть что-то разглядеть, но смогла увидеть лишь краешек площади перед замком и собирающуюся там толпу.
Неужели и правда бунт?! Люди и так меня не слишком жаловали, а теперь с подачи Катарины они считали, что я инсценировала свою смерть, сбежала, а вернувшись, притащила с собой тритона!
Святые макароны! Да, меня на вилы поднимут!
Схватившись покрепче, я почти повисла на подоконнике и вдруг почувствовала, как меня резко дергают назад.
Вскрикнув от неожиданности, я вдруг оказалась прямо напротив Келленвайна, который глядел на меня со смесью страха и гнева.
— Что ты делала?! — чуть ли не зарычал он на меня.
От столь резких движений мое сердце заколотилось, как бешеное, но только ли из-за этого?
Или всему виной было то, что я стояла лишь в одной полупрозрачной рубашке, чувствуя каждой клеточкой тела жар мужского тела? Ощутив, как к щекам приливает краска, я скрестила руки на груди и отвернулась.
— Я не собиралась выбрасываться из окна, если ты об этом.
Резко и шумно выдохнув, муженек отпустил меня и, зажмурившись, провел пальцами по лицу, будто пытаясь убрать щупальца липкого кошмара.
— Ты точно сведешь меня с ума, — пробормотал он.
Я фыркнула.
— Почему ты вообще вошел без стука?!
— Я… — начал он, открывая глаза, но осекся.
Его потемневший взгляд с будоражащим нервы голодом очень медленно прошелся по моему телу: голая шея, острые ключицы, виднеющиеся в вырезе ночной рубашки, грудь прикрытая мои руками, подтянутый живот… Кожа горела то ли от его внимания, то ли того что в комнате вдруг стало невыносимо жарко. Дыхание застряло где-то в легких, сердце в груди колотилось и глухо отдаваясь в ушах. Наши глаза встретились.
— Это моя комната, — низким голосом с возбуждающей хрипотцой произнес он.
Температура в комнате превысила все мыслимые и немыслимые пределы, в голову против моей воли закрались совершенное
И…
В меня, наверное, вселился какой-то дух, потому что как же я в тот момент желала, чтобы он сократил между нами расстояние и поцеловал меня. Я уже почти чувствовала жесткую ласку его твердых губ и их слегка горьковатый вкус.
Я прерывисто выдохнула, замерев в ожидании, но Келленвайн вдруг сжал челюсти и резко отвернулся.
— Одевайся, нам нужно посетить одно место.
Чего?!
— Микул присмотрит за Лейлой, — добавил он и, стискивая пальцы в кулаки, направился к двери с такой скоростью, словно за ним гналось все полчище демонов ада.
А я просто не знала, куда деваться от накрывшего меня стыда.
Дура! Что ты там себе навоображала?!
Он ничего такого с тобой не хотел! Это была обычная естественная мужская реакция на полуголую девушку! Все здесь помним, что он винит меня в смерти своей возлюбленной и во всех смертных грехах в придачу?!
Только вот противный внутренний голос уже сеял семена сомнения.
«Если он так нас ненавидит, то с чего вдруг мы ночевали в его спальне? Зачем он приехал за тобой в Пустошь и заботился о тебе во время плавания? Почему так испугался, когда подумал, что ты пыталась выпрыгнуть из окна?» — шептал он.
Но я лишь мрачно от него отмахнулась.
С каких пор меня вообще волновало, что там Келленвайн думал или чувствовал?! Ни с каких! И целовать я его не хотела! Это все овуляция!
Святой макаронный монстр, как ему в глаза-то теперь смотреть?…