Бракованная

И вот Эва почему-то напомнила мне этих птиц, даже пищит как-то по птичьи:

— Э-э-э… мне… надо…

И вдруг начинает пятиться к двери, да так шустро, словно и правда хочет удрать.

— Стой, Снегирёк! Только посмей выйти за дверь! — рычу я и буравлю ее взглядом.

Однако она не слушается, планомерно движется к выходу.

Тогда резко вскакиваю, бросаюсь за ней, чудом снова не стукнувшись о треклятый прозрачный столик. Хватаю Эву за руку:

— Ты куда собралась, я не отпускал!

— Я… мы… Никакого минета делать вам не буду! И вообще, здесь так не принято… — пищит нахалка с широко раскрытыми глазами.

Смотрю на Эвелину сверху вниз, замечаю, как она дрожит и еще больше краснеет. При этом дышит часто-часто — верный признак возбуждения. Замечаю, как она кусает губу.

«М-м… Со мной хотят поиграть в недотрогу…» — как-то сразу понимаю.

За свою жизнь я не встретил ни одной горничной, которая отказалась бы покувыркаться с богатым постояльцем, если тот предложит. А ведь давно живу на этом свете. Любые женские игры для меня не в новинку, я их видел-перевидел.

Шагаю к Эве вплотную, вдыхаю аромат ее волос и в этот момент осознаю — оральные ласки меня не удовлетворят, нужен полный контакт.

У меня редко бывает, чтобы прямо захотел кого-то определенного. Не отношусь к породе кобелей, у которых встает на каждую сучку. А вот на Снегирька у меня встал, причем колом. Хочу ее сейчас же, немедленно. Прямо здесь…

Не вижу причин, почему должен сдерживаться. Прижимаю внезапно обомлевшую Эвелину спиной к стене и краем глаза замечаю, как мне в щеку летит ее ладонь. Перехватываю вторую руку.

— Ты не переигрывай, а то еще подумаю, что девственница, — сам смеюсь своей шутке.

— Я девственница! — кивает она.

Смотрит на меня так, словно я — идиот, не понимающий очевидных вещей.

Как будто такое вообще возможно — сохранить девственность до восемнадцати с подобной внешностью.

— Э нет, Снегирёк, взрослого дядю своей невинной мордашкой ты не обманешь. Знаю я, что собой представляют такие вот «девственницы»!

— Поговорите с Авзурагом Габарашвили, он вам всё объяснит… — лепечет Эвелина.

— Ты с ним спишь?

— Фу… — морщит лицо она. — Я его приемная дочь!

— Тогда зачем мне с ним разговаривать? Я с тобой говорить хочу. Здесь и сейчас… Пойми, тебе очень повезло. Я ведь не просто кто-то там с улицы, я богатый человек, могу осуществить множество твоих желаний. Договоримся, обещаю быть щедрым, если ты позволишь мне…

С этими словами тяну руку к ее юбке, начинаю задирать.

— Вы не можете ничего со мной делать! — смеет она меня перебить, да еще и юбку одергивает освобожденной рукой.

— Если это способ выторговать для себя больше, так ты зря стараешься, Снегирёк, я в принципе человек нежадный. Получишь что хочешь, всего-то и надо раздвинуть ножки, ведь несложно, да?

— Поговорите с отцом! — настаивает она.

Стремится вырвать из моих пальцев вторую руку, но я не отпускаю.

— Твой отец приедет только завтра, — констатирую очевидный факт. — А до завтра мы с тобой успеем переспать раза три-четыре, не меньше!

Прижимаю маленькую нахалку к стене всем телом, наклоняюсь к ее лицу и без зазрения совести впиваюсь губами в ее рот. Поцелуи чаще убеждают лучше всяких слов.

Она сладкая и мягкая, хоть и морщит свои губы. Мне приятно до умопомрачения, но было бы в сто раз лучше, пусти Эва в себя мой язык. Любая была бы рада такому моему вниманию, а эта сжала зубы, и всё тут.

— Ну же, детка, это просто поцелуй…

— Вы не можете меня целовать! Не имеете права! — шипит она коброй.

Эта игра уже начинает надоедать. Не силой же ее брать, право слово. Могу и так, конечно, но я цивилизованный человек, в конце-то концов. Никого насиловать мне не приходилось, сами давали всё, что пожелаю.

И эта даст.

Снова пытаюсь поцеловать Эву. Игра в недотрогу жутко меня завела, член стоит как на параде. Крепко прижимаю Снегирька к стене, тяну ее блузку вверх и в этот момент чувствую, как мне в шею впиваются девичьи ногти. Крепко так впиваются, абсолютно без жалости.

— Отпусти… — шипит она и пытается увернуться.

Я резко отдираю ее руку от своей шеи и ору на нее:

— Совсем двинулась?

Она сжимается, отшатывается от меня, словно я собираюсь ей врезать.

Тогда-то и понимаю — для нее это не игра. Своим напором я изрядно напугал Снегирька.

— Я не бью женщин, Эва! И не насилую их…

— Тогда отпустите…

Ну, это полный провал… Я секса хочу, а она тут рыдать собралась.

— Мы должны оставаться нетронутыми для наших будущих мужей… — всхлипывает она.

И тут я всё же складываю два плюс два. Раз она приемная дочь Габарашвили, значит, может быть одной из тех девушек, которых здесь воспитывают для удачного замужества.

— Ты одна из тех особенных невест? Тогда почему трудишься горничной?

— Мы все здесь работаем, у каждой своя роль, — отвечает она сдавленно.

Вспоминаю слова старого друга: