Бракованные

– Хорошо. – Пулей вылетаю из кабинета, надеясь, что мне удастся пережить эту встречу.

Раздраженно цыкаю, понимая, что совершенно забыла о присутствии Самарина, который слишком уж затаился, наблюдая за нами. Ладно, этот не взбесится из-за отсутствующего кофе. Вхожу на кухню и суетливо осматриваюсь, будто не знаю здесь все наизусть. Достаю пачку молотого – бороться с кофемолкой нет ни сил, ни желания, тело обмякает, и мне приходится упереться руками в стол, чтобы не оказаться на полу. Голова идет кругом – нужно выдохнуть это безумие и вернуться в зал для совещаний с гордо поднятой головой и не пролитым на салфетки кофе.

Как там говорит Иринка: «Если в голове много мыслей, надо занять руки». Пара глубоких вздохов – и принимаюсь за работу. Холдер, кофе, темпер – все действия механические, лишенные души. Никогда еще так бездумно не готовила, обычно хоть немного стараюсь. Сегодня даже про плиту забываю и пользуюсь кофемашиной.

Разной степени ужасности предположения атакуют голову, выходят на первый план и вынуждают наблюдать за всеми возможными сценариями, где старший Евсеев играет главную роль. Успеваю подумать о том, что нам с Мирославом придется притворяться перед его родственниками и всякий раз разыгрывать любовь под пристальным наблюдением Якова Игнатьевича, который в лучших традициях Станиславского кричит «Не верю!». Как наяву вижу несчастливый финал разведенной женщины, в котором глава семейства Евсеевых пускает меня под пресс своего авторитета, оставляя лишь мокрое место. Разыгрываю даже сценку, в которой мне удается сбежать из страны, чтобы только никогда не попадаться на глаза Евсеевым.

– Ксения, – голос доносится как сквозь толщу воды. – Ксения, с вами все в порядке? – Мирослав касается моего плеча и несильно сжимает. Вздрагиваю и часто моргаю, с трудом фокусируюсь на обеспокоенном лице босса. Плечо горит – торопливо высвобождаюсь из плена горячих пальцев и позорно отступаю, чувствуя ускоренный бег крови по венам.

– Было бы, если бы вы не решили поиграть в мужа, – шиплю, вспоминая, из-за кого я оказалась в состоянии, близком к неврозу. Разуму вмиг возвращается способность трезво мыслить, тело приобретает устойчивость, а сердце тонет в злости, оставшейся еще со вчерашнего вечера. – Мы договаривались на один вечер!

– Знаю, но это, – он указывает на дверь, явно намекая на деда, – вышло спонтанно. Мы встретились в холле, у меня не было времени придумать стоящий план.

– Один вечер, – цежу недовольно, – и он давно закончился.

Мирослав делает шаг ко мне, нас разделяет ничтожно крохотное расстояние, в носу щекочет хвойно-цитрусовый запах его парфюма, а в горле застревает возмущение. Евсеев наклоняется, давит морально, пользуясь преимуществом в росте. Теряюсь на его фоне и отклоняюсь как можно дальше, когда он змеем шипит:

– Считай это компенсацией за несоблюдение условий контракта. – Сжимает челюсти и гневно поджимает губы.

И надо бы по-настоящему на Евсеева обидеться, отказаться от всего и сбежать. Отправить резюме в пару других компаний, куда меня примут с распростертыми объятиями, а после закинуть в черный список номер Мирослава и всех сотрудников. Надо бы поступить по-женски, но вместо этого я звонко смеюсь, хватаюсь за живот – согнулась бы пополам, если бы меня не подпирал Евсеев. Босс застывает изумленно, не понимает моего поведения, а я все не могу успокоиться, слезы скапливаются в уголках глаз, промокаю их салфеткой, на которую собиралась поставить чашку кофе.

– Теперь понятно. – Наклоняюсь вбок, отправляя липнущую к влажным рукам бумажку в урну, и краем глаза замечаю любопытную макушку, заглядывающую на кухню. И, судя по количеству седых волос, это не Самарин, хотя ему только и дай нос в очередную сплетню сунуть. – Заботливая сестра уже донесла, – говорю тихо и, проклиная свою сговорчивость на чем свет стоит, решаюсь подыграть и потешить немолодое сердце Якова Евсеева. А с босса позже благодарность стребую, когда перестанет на меня так ошалело смотреть, будто я его раздевать прямо здесь собралась.

Опускаю ладони на плечи Мирослава, поднимаюсь выше, с видом ценителя отмечая крепость мышц, и поправляю и без того идеальный ворот рубашки. Улыбаюсь шоку Евсеева – только ради этого стоило затеять подобное безумство. Биг босса можно завести в тупик. Каким же нужно быть обделенным заботой, чтобы банальные движения вызывали такую реакцию: Мирослав тяжело сглатывает, хмурит брови и ни на секунду не сводит взгляда с моего лица. Поправляю галстук, затягивая ровнее, чтобы у идеального Евсеева все было в совершенстве. Он перехватывает мои руки, вынуждая остановиться, сжимает крепко – просто так не выбраться.

– Объясни, – рычит, точно хищный зверь, пугающий мелкую сошку, чтобы не мешала. Лениво, тихо, но пугливые крупные мурашки ползут по позвонкам.