Бракованные

Молчание давит, даже радио, похрипев для приличия, затихает под мрачным настроением Евсеева, и мы едем в суровой тишине, в которой даже дышать страшно. Рассматриваю приборную панель, подсвеченные кнопки и переключатели, лишь бы отвлечься и не думать о том, что собираюсь сделать. В тишине едем недолго: боссу кто-то трезвонит, он раздает указания, и я расслабленно прикрываю глаза, радуясь, что гнев обрушивается не на меня. Как мало, оказывается, в жизни надо: чтобы начальник не зудел над ухом и не указывал, что и как делать.

Едва не засыпаю под бубнеж Евсеева и дергаюсь, когда машина паркуется у нужного здания. В душу закрадывается тоска: нужно было раньше сказать, а не тянуть до последнего.

– Мирослав… – Поворачиваюсь, но в ответ лишь хлопает дверца машины. Евсеев уже идет по сугробам ко мне. Подает руку, помогая выбраться и не застрять в куче, на которую уже налипла дорожная грязь. – Может…

– Давайте потом, ладно? Сейчас есть более важный вопрос. – Улыбается сдержанно, но я слишком хорошо его знаю: складка между бровей и отстраненный взгляд выдают задумчивость. Наверняка он придумал уже тысячу и один способ уговорить меня отказаться от развода, но из благородства и уважения не предлагает, потому что не сможет отступить, станет давить, и я все равно соглашусь. Уже согласилась, только решение не озвучила.

В здании пусто, будто никому не нужно работать, Мирослав уходит вперед, лишая меня шанса спасти его от самой главной ошибки в жизни.

– Мирослав Станиславович! – кричу в спину, пока эта самая спина от меня стремительно отдаляется. Ну вот, дождалась, как сказала бы мама, дотянула до последнего, а теперь задница в мыле, потому что я добровольно пускаюсь в самую безумную авантюру. – Да стойте же вы! – Бегу следом, ни на сантиметр не приближаясь. И наградил же меня боженька длинноногим окружением. – Я не успеваю! – Сдаюсь и останавливаюсь. Может, и правда я слишком уж сильно пытаюсь что-то изменить, когда можно расслабиться и плыть по течению?

Евсеев все же тормозит и неохотно разворачивается. Недоволен, по поджатым губам и стиснутым кулакам вижу, что разорвет сейчас от злости. Но молчит – только устало выдыхает и прикрывает глаза на несколько секунд, собирая остатки изрядно потрепанной этими днями воли. Он точно продал душу дьяволу за такой самоконтроль, потому что теперь передо мной привычный Мирослав Станиславович, собранный и серьезный. Ведет себя так, будто не было тех слабостей, выдавших его с потрохами.

– У нас сегодня еще много дел, некогда останавливаться, – бросает в привычной надменной манере, на что я только закатываю глаза. Точно это муж, за которого стоит бороться? Улыбка трогает губы, и я, набравшись неизвестно откуда взявшейся смелости, беру Мирослава за руку и оттаскиваю в сторону, за большую колонну, где нас никто не догадается искать. Он молчит, но не сопротивляется, в глазах усмешка – Евсеева явно веселит происходящее. – Решили прощальную речь сказать?

– Да, вы украли лучшие месяцы моей жизни, – смеюсь и стараюсь смотреть вперед. По мере приближения к выбранному месту для разговора сердце ускоряет бег. Дыхание сбивается, и вот я уже нервно кусаю губы, съедая помаду. – И еще брачный контракт – это обдирательство чистой воды. Вы оставите меня ни с чем! – продолжаю играть роль обиженной супруги, на что Евсеев возмущенно фыркает.

– Серьезно, Ксения, если это все, что вы хотели мне сказать…

– Я не хочу разводиться! – выпаливаю, когда Мирослав высвобождается из некрепкого захвата. Поворачиваюсь к нему лицом.

– Что? – Ни капельки не верит моим словам. – У вас какие-то проблемы, для решения которых вам нужен статус замужней женщины?

Боже! Этот человек настолько привык получать удары в спину, что совершенно не верит в искреннюю помощь. Улыбаюсь и подхожу ближе, чтобы в пустом зале ни один случайно вошедший человек не смог ничего услышать. Сердце гулко бьется о грудную клетку, затылок покалывает, и становится жарко в зимнем пальто, так что я расстегиваю пуговицы и разматываю шарф, оставляя его на плечах.

– Ага, – согласно киваю. – Муж мой решил пустить выстроенный бизнес коту под хвост. А я не хочу, чтобы он так легко отказывался от дела всей жизни.

Мирослав молчит, глядит сквозь меня и снова давит так, что я хочу забрать слова обратно, поставить подписи и сбежать куда подальше, чтобы он меня больше никогда не нашел. И вот я уже делаю первый трусливый шажок назад, каблук обреченно скрипит по мрамору, эхо моей нерешительности разносится по залу, и Евсеев оживает:

– Ты уверена? – спрашивает строго. – Нам придется дойти до конца, и это уже не будет один только ужин с моей семьей. Регулярные встречи, мероприятия, загубленные отношения с коллегами.

– Они и так были обречены, я же работаю в шаге от начальства, – смеюсь, отмахиваясь.

– Это не ответ, Ксения. Скажи мне здесь и сейчас, ты уверена, что не хочешь разводиться? – Он подходит ближе. Я хриплю, потому что во рту внезапно пересохло, не могу и слова из себя выдавить, только нечленораздельные звуки, которые Евсеев даже не замечает.