Браслет Изиды

Полицейская облава не увенчалась особым успехом; отряд, посланный к правой пирамиде, запутался в лабиринте ее переходов и добрался до храма, где происходили заседания Ложи, уже тогда, когда птички упорхнули из гнездышка. Маркиз и Бесси исчезли бесследно; остальные члены ложи тоже успели скрыться. В руки полиции попался один только Солиман бен Аисса, которого задержали благодаря его жадности. В то время, как все участники заседания бежали, он замешкался в пирамиде, желая обыскать тайные хранилища Ложи в надежде найти там какие-нибудь забытые сокровища. Факир был одним из низших братьев Ложи, никаких тайн организации не знал и сообщить ничего не мог; рассказ его касался, главным образом, истории со мной, так как тут Солиман принимал непосредственное участие. Как оказывается, «Ложа правой пирамиды» или, точнее, маркиз де Ларош-Верни обратил на меня свое внимание тотчас по моем приезде в Каир. Я являлся для них как нельзя более подходящим субъектом: мое богатство привлекало их жадность, мои знакомства и происхождение открывали мне двери в клубы и гостиные лучшего общества и, наконец, самое главное, я оказался очень поддающимся внушению. Опыт прокалывания щеки, произведенный надо мной Солиманом беи Аиссой, сыграл в этом отношении роковую роль. Факир, обладавший значительной силой внушения, несколькими пассами подчинил мою волю и подготовил почву для дальнейших воздействий маркиза. Воздействия эти прежде всего сказались в том, что меня потянуло к азартной игре, где я так «счастливо» обыграл моих злополучных партнеров. Дальнейший план был гениален по своей простоте. Любовь и внушение (может быть даже, это одно и то же) должны были всецело подчинить меня влиянию Бесси Кроссвенор и побудить перевести тем или иным путем все мое состояние на ее имя…

О дальнейшей моей судьбе Солиман умалчивал, но о ней нетрудно было догадаться по судьбе Киамара и Гардингтона.

Итак, в деяниях Ложи были все признаки преступлений.

И все-таки дело было замято. Судебный процесс возбужден не был, и преступники даже не разыскивались. Во время бегства маркиз предусмотрительно обронил записную книжку, подобранную полицией. В книжке был подробный список всех членов Ложи: полиция прочла этот список и развела руками. В Ложе значились членами такие лица, что затеять против них уголовное преследование значило бы вызвать мировой скандал: столько представителей знатнейших фамилий всех государств были замешаны в подвигах Ложи!

Пришлось поневоле махнуть рукой на все, и не только махнуть рукой, но даже принять все меры к тому, чтобы дело осталось в глубокой тайне. Внутренность Сфинкса была приведена в такой вид, точно в течение тысячелетий туда не ступала нога человека. И только нескольким людям известно, что не знаменитый ученый египтолог, профессор Рейснер, был первым, разгадавшим тайну молчаливого Сфинкса пустыни.

Впрочем, по многим соображениям, вообще было нежелательно, чтобы мир узнал эту тайну; дипломатия очень пугливая дама, и я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день в газетах появятся статьи, доказывающие, что никаких храмов внутри Сфинкса не существует, что это обыкновенное каменное изваяние и что все слухи об открытии проф. Рейснера являются чьей-то не совсем приличной шуткой над почтенным ученым.

— История почти окончена, — заключил дядя свой рассказ, — но ты, конечно, вправе спросить меня, за коим чертом я вытребовал тебя по телефону.

Это ты сейчас поймешь.

Я сказал «история почти окончена», но не совсем. Вторая часть ее разыгрывается и в настоящее время.

Вот в чем дело.

Когда я поправился после нервной горячки, мне сообщили, что во время моей болезни какой-то неизвестный принес на мое имя письмо и посылку.

И вот что я там нашел.

Дядя на минуту удалился в соседнюю комнату и вынес маленький деревянный ящичек, который с большими предосторожностями поставил на письменный стол. Ящичек был очень изящной работы, с тонкой резьбой, инкрустированный перламутром. Место замка было залито эмалью в форме медальона, на эмали же красовалось художественное изображение очаровательной женской головки; таким образом, открыть ящичек можно было, только разбив эмаль и попортив портрет.

— Да, да… совершенно верно, это портрет, — по своей привычке, ответил дядя на мою мысль, — и ты, конечно, догадался, чей. Этот ящичек был мне прислан при следующей записке:

«На память о Бесси Кроссвенор. Никогда не расставайтесь с этим ящичком и не пытайтесь открыть его!»

— Последний совет, впрочем, излишен; у меня не хватило бы мужества разбить изображение той, кого я любил… и… что скрывать, люблю до сих пор, — с грустной улыбкой заметил дядя. — В этом ящике проклятие моей жизни. С того момента, как он появился в моем доме, несчастье и неудачи стали моими спутниками; все мои предприятия оканчивались крахами; ценные бумаги, находившиеся в моих руках, точно по какому-то таинственному приказу, падали на бирже; мне стоило вступить в любое дело, чтобы дело лопнуло.