Браслет певицы

– Ваше положение незавидно. Ваш муж в сговоре с тёмными силами. Вы – заложница дьявольской интриги. Но всё закончится благополучно для вас, это произойдёт через одну полную луну. Но! Только при том условии, что в ближайшее время вы проявите ангельское, вы слышите? – ангельское терпение и благоразумие. Вы не будете никуда выходить, кроме как в театр, ни с кем встречаться, и – главное – не будете вести никаких финансовых операций. Никаких. Деньги для вас сейчас – сам сатана. Вы понимаете меня?

– Да… – шёпотом, заворожено, ответила певица, – однако я должна была забрать шляпку у модистки, я должна ей заплатить…

– Модистка подождёт, – безапелляционно перебила Ива, – и вы – ждите и терпите. И тогда через положенный срок вы покинете Англию свободной.

Мелисанда без сил отклонилась на спинку козетки.

– Я хотела бы бежать. Если бы только князь Урусов дал знать… Я бы убежала с ним на край света, в Россию, в снега!..

– Вы хорошо поняли меня?

– Да, Ива, вы – ангел. Я вам так благодарна… но… если мне нельзя… деньги…

– Оставьте. Считайте, что я оказала вам дружескую услугу. Теперь ступайте.

Мелисанда спустилась, вышла из дома и быстро села в коляску, ожидавшую её у дверей.

Накрапывал мелкий дождик, верх был поднят, и Мелисанда быстро спряталась в глубину салона, так, чтобы дождь не замочил её шляпку, и так, чтобы не видеть ни поздних прохожих под зонтами, ни серых влажных домов, ни редких экипажей на улице. Поэтому она не могла видеть, как в тот же момент, когда её коляска откатила от тротуара, с противоположной стороны Глостер-плейс тронулся другой экипаж, прежде долго стоявший на одном месте – шаткий хэнсомский кэб с плотно занавешенными окнами кабины.

Глава 13. «…Все твои тайны сохраню…»

Следующий день выдался на удивление погожим.

Ива вышла из дома, подкатил кэб, и прорицательница распорядилась ехать к дому Фицгилбертов. По странной прихоти семейства, или по странному же стечению обстоятельств, этот дом был выстроен в неоготическом стиле, как и семейная усыпальница. Парадный вход был оформлен как стрельчатый портал, огромное количество башенок украшало двускатную крышу, меж ними юрко порхали какие-то мелкие птицы, и Ива подумала, что это – лучшая декорация к какой-нибудь вампирской истории, если бы то были не птицы, а летучие мыши.

Открывший ей дворецкий скорбным тоном сообщил, что баронесса не принимает, а соболезнования можно оставить в холле, на столике с букетом белых лилий. Там уже высилась изрядная стопка карточек с черными траурными рамками и золотыми обрезами, но Ива передала дворецкому элегантную визитку, на которой были написаны несколько слов поверх печатной виньетки, и попросила доложить о ней. Дворецкий неторопливо направился по парадной лестнице наверх, укоризненно сутулясь. Ива же, пользуясь тем, что была предоставлена сама себе, быстро подошла к столику и аккуратно поворошила записки с выражениями сочувствия. Она довольно быстро нашла то, что хотела здесь увидеть – строгий прямоугольник глянцевого картона с чёрным уголком, на котором значилось: «Барон и баронесса фон Мюкк с глубочайшими соболезнованиями». Она перевернула плотную картонку и прочитала: «Глубоко опечален безвременной кончиной господина Фицгилберта. С искренним почтением к Вашему горю осмелюсь просить Вас принять меня с визитом соболезнования на этой неделе. Ф. фон Мюкк». Ива заложила карточку обратно, в середину кучки, вдохнула аромат лилий, неспешно отошла от столика и стала рассматривать картины на стенах холла. Через некоторое время дворецкий вернулся и пригласил Иву подняться наверх: баронесса выразила желание принять её лично. Теперь его фигура уже не имела укоризненного выражения, только лёгкий, допустимый для вышколенного дворецкого, оттенок удивления.

Ива вошла в гостиную баронессы: вдова полулежала в кресле. За его спинкой стоял брат покойного, а рядом – сын и наследник барона Фицгилберта, юный Патрик. Прорицательница сказала несколько приличествующих слов, выразила почтительное восхищение похоронами, словом, некоторое время беседа велась в обычном для подобного случая духе. Иве предложили кресло, а джентльмены продолжали стоять, не двигаясь с места. Теперь можно было хорошо рассмотреть юного Фицгилберта. Это был юноша субтильный, с некрасивым, в мать, лицом; было заметно, что он совершенно измучен всеми формальностями мероприятий и внезапно свалившейся на него ответственностью. Перехватив взгляд Ивы, баронесса тихо произнесла:

– Мой дорогой Патрик… он столько перенёс за эти дни.

– Несомненно. Я полагаю, он будет достойным наследником своего прекрасного отца, – тихо сказала Ива и вновь посмотрела на юношу. Он ответил ей затравленным взглядом и слегка смутился.