Брат Алеша

«Искал Я у них человека, который поставил бы стену и стал бы предо Мною в проломе за сию землю, чтобы Я не погубил ее, но не нашел».

Иезекииль 22:30.

«Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее».

Лука 9:24.

От автора

Приступая к повествованию, чувствую, что должен кое в чем предуведомить читателя, но вот в чем – в толк взять никак не могу. Что перед вами совсем не тот второй том, который написал бы сам Федор Михайлович, если бы Бог дал ему еще несколько лет жизни – это ясно и без всяких предуведомлений. Другое дело, что в последнее время мне кажется, что Достоевский и вообще не собрался бы продолжить жизнеописание Алексея Карамазова, и план второго тома остался бы нереализованным, наряду с множеством других нереализованных его планов. Почему? Ну, хотя бы уже потому, что катастрофа 1-го марта, несомненно, камня на камне не оставила бы от всех его планов и начинаний. Не только планы его, я уверен, но и вся его жизнь перевернулась бы, и сам Достоевский изменился бы – может быть, до неузнаваемости.

Но дело не в этом. Как бы ни сложилась жизнь Достоевского, сама книга его безусловно, с первых строк, требует продолжения. Вернее, одна из ее ипостасей, а именно жизненная история, положенная в его основу. Поэма романа, его суть, его, так сказать, душа, выразилась в тексте с чудной силой и полнотой и ни в каком продолжении не нуждается. К тексту нельзя прибавить ни слова, ни буквы, ни запятой – все сложилось в единое целое истинной художественности, когда читатель видит точно то и только то, что хотел показать ему автор. Но жизненная история, через которую воплотилась в тексте поэма романа – жизненная история, конченая, скажем прямо, для Дмитрия, да и для Ивана, для Алеши, заявленного главным героем, толком ведь и не начиналась. Дмитрий, с его страстью к прямому и немедленному действию, Иван, с гамлетовской страстью все разъять холодным разумом – это отгадки, пророческие и страшные для России ХХ века отгадки; но Алеша… с его страстью долга – перед людьми, с одной стороны, и перед собственной бессмертной душой, с другой – Алеша, разрывающийся между внешним и внутренним, деятель для Достоевского невыяснившийся, неопределившийся, Алеша остается загадкой и для нашего времени. И как знать, не от того ли, как мы разгадаем эту загадку, зависит и наше будущее?

А мальчики? Выписанным, пусть немногими штрихами, но ярко и живо, им нет дела до основной коллизии романа; они так жаждут собственного выхода, так рвутся на сцену, что, ей-Богу, диву даешься, как до сих пор не написаны десятки вторых томов!

Шедевр требует продолжения. Иначе зачем же Достоевский с самого начала говорит о втором романе? Вот скажите, зачем предисловие названо «От автора»? Чтобы подчеркнуть, что остальной роман не от автора, а от какого-то вымышленного рассказчика, с которым автор, может быть, и не всегда согласен? Ну, а рассказчика-то кто выдумал? Разве не автор? А зачем предуведомлять о том, что Алексей Федорович, герой романа, никакой и не герой, а самый обыкновенный человек? Романы-то как раз, почти все, о таких и пишутся, о самых обыкновенных, ничем не примечательных людях.

И вот заметьте: вместе с разговорами о втором томе Достоевский выговаривает и вещи, совсем уж невозможные: об Алеше-цареубийце, например. Ну, какой он цареубийца? Какой он вообще убийца, скажите на милость?? Да, никто не может сказать, где он был в момент убийства Федора Павловича, но отсутствие алиби не означает причастности к преступлению! Что же до огромных денег, свалившихся на Алешу и поневоле навязавших ему роль уже слишком, может быть, определившегося делателя, роль Лужина или Птицына… Ну нет, это уж не в предисловии – любимый герой в ненавидимой роли! – не место здесь комментировать роман, когда вся моя книга и так всего лишь развернутый комментарий к нему.

Вот, собственно, только об этом и стоило бы предуведомить – не надо читать мою книгу, если не помните хорошо «Братьев Карамазовых». Она только в том смысле второй том, что без первого не имеет смысла. Единственной моей задачей было, ничего не выдумывая, построить книгу на том, что уже есть в первом томе. Что же до анахронизмов и прочих грехов против исторической правды – этого полно, сам отлично вижу; и если укажете мне на странице десять таких ошибок, я тут же добавлю одиннадцатую. Но исправлять ничего не буду. Не историческая правда была моей задачей, а в другой, в главной правде, кажется мне, я не соврал ни разу. Чтоб не соврать, и действие перенес с 78-го на конец 80-го года, конец жизни Достоевского, конец эпохи Александра II – конец Эпохи.