Брат Андрей, 'Божий контрабандист'

Я нашел ее на земле, прикрытую ветками. Хуже всего было то, что она оказалась еще жива. Я поднял ее и принес с собой в казарму. У нее была разбита челюсть. В горле зияла огромная дыра. Когда я попытался дать ей воды, она вытекла сквозь дыру в горле. Ян Зварт настороженно смотрел на меня, готовый к драке. Но я не стал драться. Слишком сильная боль, обрушившаяся на меня в последние дни, притупила все мои чувства. В течение следующих десяти дней я возился с обезьяной днем и ночью. Я зашил ей горло и поил сладкой водой. Я массировал ее маленькие мускулы. Гладил по шерсти. Согревал и постоянно разговаривал с ней. Это было существо, которое я освободил от оков, и я не собирался отпускать его без борьбы.

Медленно, очень медленно мой гиббон начал есть, а затем потихоньку стал ползать по кровати. Потом уже мог садиться и сердито ворчать, если я не торопился вовремя покормить его. К концу второго месяца он опять бегал со мной в лесу.

Но он навсегда потерял доверие к человеку. В присутствии людей он прекращал дрожать только тогда, когда всеми четырьмя лапами и хвостом обвивал мою руку, а голову прятал у меня на груди.

Когда стало известно о том, что готовится новое наступление, я спросил, кто из водителей сможет взять напрокат машину и отвезти меня с гиббоном вглубь джунглей. "Я хочу отпустить его и быстро уехать, - объяснил я. - Кто отвезет нас?"

"Я поеду".

Я оглянулся. Это был Ян Зварт. Я долго смотрел на него, но он даже не моргнул.

"Хорошо".

Пока мы ехали в лес, я объяснял обезьянке, почему больше не могу держать ее у себя. Наконец мы остановились. Когда я поставил гиббона на землю, его маленькие мудрые глаза посмотрели на меня с пониманием. Он даже не пытался прыгнуть обратно в джип. Когда мы отъехали, он так и остался сидеть на земле, глядя нам вслед, пока мы не скрылись из виду.

На рассвете следующего утра, 12 февраля 1949 г., наш отряд двинулся в путь.

Хорошо, что я отпустил маленького гиббона, потому что мне уже не суждено было вернуться в этот лагерь.

И опять я старался выглядеть таким же бравым, как раньше. Я снова надел свою желтую соломенную шляпу. Я громко кричал, ругался, день за днем шагая вперед со своей командой, но удача, казалось, отвернулась от меня.

Однажды утром мне в ногу угодила пуля и меня комиссовали.

Это произошло так быстро и - сначала - так безболезненно, что я даже не понял, что случилось. Мы сидели в засаде. С трех сторон нас окружал гораздо более сильный противник. Почему пуля попала в ногу, а не в шляпу, я не знаю, но я упал на бегу. Я знал, что не споткнулся, но встать не смог. Затем я увидел, что в моем ботинке две дыры. Из обеих дырок текла кровь.

"Меня ранило", - позвал я, ничуть не взволнованный. Это был факт, и я констатировал его как таковой.

Мой друг затащил меня в ров, подальше от пуль. Наконец пришли санитары. Они положили меня на носилки и понесли, низко сгибаясь к земле. На мне по-прежнему была желтая шляпа, которую я категорически отказывался снять, хотя она привлекала огонь. Одна пуля прошла сквозь ее тулью, едва не задев головы. Но мне было все равно.

Несколько часов спустя меня, все еще в шляпе, положили на операционный стол в полевом госпитале. На операцию ушло два с половиной часа. Я слышал, как врачи обсуждали, ампутировать ногу или нет. Медсестра попросила меня снять шляпу, но я отказался.

"Разве вы не знаете, что это? - спросил хирург у медсестры. - Это символ их части. Это те самые парни, которые решили быть мудрыми и стали безумными".

Но я не потерял рассудок. Это была последняя шутка и последний провал. Мне не удалось даже погибнуть героем. Я только получил пулю в ногу. Почему-то в своем яростном саморазрушении я никогда не думал о такой возможности. Я всегда с глубоким презрением относился ко всякому фарсу. Но жить инвалидом - что может быть унизительнее! Мое приключение провалилось. Мне было всего двадцать лет, когда я понял, что на свете вообще нет места приключениям.

Глава 3

Камушек в пустом кокосе

Я лежал в госпитале. Мою правую ногу так крепко упаковали в гипс, что я едва мог пошевелить ею.

Сначала ко мне приходили ребята из моей части. Но затем одни погибли, другие тоже получили ранения. Но, в конце концов, жизнь продолжалась. Врачи сказали мне, что я больше никогда не смогу ходить без трости. Лучше было об этом не думать. Понемногу мои друзья совсем перестали навещать меня.

Но, перед тем как исчезнуть из моей жизни, они успели сделать две важные вещи, которые полностью перевернули мою жизнь.

Во-первых, они отправили письмо, которое я не собирался отправлять. Оно было адресовано Тиле. В последнее время у меня появилась несколько странная привычка. Каждый раз, когда я возвращался из боя или после ночных похождений в городе, когда я чувствовал себя особенно грязным, я писал Тиле письмо. Я выливал на бумагу всю мерзость, все отвратительные вещи, которые видел и делал, то, чем я никогда не стал бы делиться ни с кем другим. Потом я сжигал эти письма.