Брат Андрей, 'Божий контрабандист'

Как я мог предложить ей такую судьбу, пока она сама всем сердцем и душой не была предана этой идее?

Итак, на следующей неделе я начал кампанию по превращению Тиле в миссионерку. Я рассказал ей о том моменте на собрании и о своей уверенности в том, что в этом выборе была явлена воля Божья.

Как ни странно, Тиле оказалось трудно смириться не с тяготами миссионерской жизни, но с тем фактом, что мне пришлось выступить перед всеми этими людьми.

"Хотя в одном я согласна с мистером Донкером, - сказала она. - Лучше начать любое миссионерское служение дома. Почему бы тебе не найти работу где-нибудь поблизости от Витте и не использовать ее как свое первое миссионерское поле? Ты очень быстро поймешь, предназначен ли ты быть миссионером или нет".

Это показалось мне разумным. Самым большим предприятием рядом с Витте была шоколадная фабрика Рингерса в Алкмаре. Там работал муж Гелтье, Ари. Я попросил его замолвить за меня словечко в отделе кадров.

Накануне того дня, когда мне нужно было ехать в Алкмар, чтобы подать заявление о приеме на работу, мне приснился чудесный сон. На фабрике было полно подавленных и несчастных людей, которые сразу заметили, что я отличаюсь от всех остальных. Они окружили меня, требуя поделиться секретом. Когда я сказал, в чем дело, их лица озарились светом истины. Мы вместе преклонили колени...

Мне было и вправду жаль, что я проснулся.

Я сидел на деревянной скамейке перед отделом кадров фабрики Рингерса. В воздухе висел тяжелый запах шоколада.

"Следующий!"

Я вошел в дверь как можно быстрее; свою трость я оставил дома. Мне по-прежнему было больно ходить, но - только когда я сильно уставал. Я научился наступать на больную ногу, не хромая. Начальник отдела кадров нахмурился при виде моего заявления.

"Уволен с военной службы по медицинским показаниям, - громко прочитал он и подозрительно посмотрел на меня. - Что с вами?"

"Ничего, - ответил я, чувствуя, как кровь приливает к лицу. - Я могу делать все, что могут другие".

"А вы обидчивый!"

Тем не менее он дал мне работу. Я должен был считать ящики, в которые упаковывали шоколад, а затем отвозить их в цех погрузки. Парень с вялым лицом провел меня по лабиринтам коридоров и лестниц и наконец толкнул дверь в огромный цех, где, вероятно, около двух сотен девушек стояло возле десятка конвейерных лент. Он оставил меня у одной из них.

"Девочки, это Андрей. Развлекайтесь!"

К моему удивлению, девушки встретили меня свистом. Затем посыпались предположения:

"Эй, Рути, как он тебе нравится?"

"По виду не сказать".

После этого я услышал извращенные и грязные шутки. Даже мои уши, привыкшие к армейской ругани, были не готовы услышать такие слова.

Как я понял, заводилой в этом соревновании похабных острот была девушка по имени Гретье. Ее излюбленной темой была содомия: она вслух рассуждала о том, какое животное можно подобрать для меня в качестве партнера. Я обрадовался, когда моя тележка наполнилась и я

смог на некоторое время убежать в мужскую компанию в погрузочном цехе, показавшемся после девушек святилищем.

Очень скоро мою тележку разгрузили и мне опять пришлось услышать в большом цехе радостный свист. "Господь, может быть, это и миссионерское поле, подумал я, когда понес квитанцию за ящики к окошку контролера в центре зала, но это не мое поле. Я никогда не научусь разговаривать с этими девушками. Все, что я ни скажу им, они перевернут и..."

Я остановился. Ибо за стеклом мне улыбались самые теплые глаза на свете. Они были карие. Нет, они были зеленые. И она была очень молоденькой. Светловолосая, тоненькая, ей, должно быть, было чуть больше девятнадцати, и она выполняла самую ответственную работу в этом цехе. Она заполняла рабочие ордера и квитанции. Когда я отдал ей свою квитанцию, ее улыбка переросла в смех.

"Не обращайте на них внимания, - сказала она, - они так встречают каждого новенького. Через день или два это будет кто-нибудь другой".

Мое сердце наполнилось благодарностью.

Она вручила мне новый отгрузочный документ из кипы, лежавшей перед ней, но я продолжал стоять, глядя на нее. В цеху все девушки были напудрены и накрашены, как в цирке, на ней же не было и следа косметики. Только ее свежая молодость оттеняла глаза, которые постоянно меняли свой цвет.

Чем дольше я смотрел на нее, тем более был уверен, что видел ее раньше. Но если бы я задал ей этот вопрос, он прозвучал бы фальшиво. С неохотой я отошел к сборочной линии.

Часы, казалось, тянулись и тянулись. К концу рабочего дня, проведенного на ногах, каждый шаг был мучением. Как я ни старался, я начал хромать. Гретье сразу заметила это.

"В чем дело, Анди? - взвизгнула она. - Ты что, упал с кровати?"

"Ост-Индия", - ответил я, надеясь, что она замолчит.

Вопль триумфа Гретье было слышно на весь цех. "У нас тут герой войны, девочки! Анди, это правда, что рассказывают про Сукарно? Там любят молоденьких?"

Я допустил самую страшную ошибку. В течение долгих дней, даже после того, как я уже утратил для них новизну, девушки расспрашивали меня о том, что им казалось восточной экзотикой.