— Совершенно верно, мой Викарий. Как я писал Винченто, там, где отсутствуют доказательства, мы не имеем права поворачиваться спиной к традициям и заменять Святое Писание притянутыми за уши толкованиями. — Голос Белама повысился, приобретая силу, потрясавшую суды. — Мы, слуги Храма, имеем торжественное обязательство перед Богом — охранять истину, открываемую Святым Писанием. Все, что я писал пятнадцать лет назад, верно и сегодня. Мне не предъявлено доказательств движения мира, и, следовательно, я не могу верить, что движение есть!
Викарий опустился в кресло. Лицо его стало почти нежным, когда он поднял руки и решительно хлопнул по резным подлокотникам.
— Тогда наше решение таково — ты и другие Защитники Веры продолжите работу над обвинением. — Сначала Набур говорил как бы с сожалением, но постепенно злость вернулась к нему, хотя уже и не столь ярая. — Мы не сомневаемся — Винченто можно обвинить и признать виновным в нарушении твоего запрета. Но пойми, мы не желаем, чтобы на нашего заблудшего сына наложили слишком суровое наказание.
Белам ответил благодарным поклоном.
Набур продолжал:
— Мы милостиво устанавливаем, что на Веру он не покушался и не стремился оскорбить нас лично. Он всего лишь чересчур упрям и горяч в споре. И ему не хватает благодарности и смирения. Он должен усвоить одно: ни в какой сфере — ни в духовной, ни в естественной — он не смеет представлять себя единственным авторитетом... Разве не пытался он однажды учить тебя теологии?
Белам еще раз согласно склонил голову, напомнив себе, что не должен искать личного удовлетворения в приближающемся унижении Винченто.
Но Набур не мог оставить этой темы!
— О да, я мог бы его проклясть! Ведь в прошлом мы первыми удостоили его похвалы за успехи. Мы одарили его личной аудиенцией. Мы выказали такую степень дружелюбия, какой не всегда удостаивали принцев! Прежде, чем сесть в это кресло, мы сами написали брошюры, где хвалили Винченто. И вот чем он отплатил нам!
— Я понимаю, мой Викарий.
— Как я заметил, вы просите направить вас в определенный момент, полковник Одегард.
Полковник Лукас, хотя обращение Деррона было формальным, говорил, не вынимая изо рта сигары: они иногда проводили время в одной компании, и сейчас ему
Нужно было выбрать верный тон. Если бы он был другом Деррона, то отказался бы проводить тест. Но были ли у Деррона друзья среди живых? Чан Амлинг... старый однокашник, конечно... Но едва ли близкий, как говорится, закадычный друг. Таких у него вообще не было. Лукас смотрел на Деррона.
— Да, я просил, — сказал Деррон, чувствуя, что пауза затянулась.
Лукас передвинул сигару из одного угла рта в другой.
— Винченто проведет два дня под Оибогом. Задержка в пути на трибунал. Он ждет, пока спадет вода в реке. У вас особые причины выбрать именно это место?
Причины у Деррона были. Но сейчас он не хотел о них говорить. Он даже от себя самого держал их в секрете.
— Просто я хорошо знаю это место. Однажды я там провел целые каникулы. Это одно из мест, которые мало изменились за последние триста-четыреста лет.
Конечно, и город, и оибогский собор вместе с другими достопримечательностями поверхности сейчас относились как к физическому, так и к грамматическому прошлому. Но те каникулы Деррон провел с ней. Он поймал себя на том, что сидит, как истукан, и несколько расслабился.
Щурясь сквозь сигарный дым, полковник Лукас перебирал бумаги на столе, потом задал хитрый вопрос — один из целого набора хитрых вопросов.
— Есть ли у вас вообще причины проситься в агенты? Вопрос тут же вызвал в памяти Деррона лицо Матта, потом Ая: они слились в одну фигуру короля. И чем дальше от современности, тем грандиознее становилась фигура — как гора, удаляясь от которой, видишь, что она начинает расти на фоне неба.
Но о такой причине Деррон не хотел говорить: он не хотел показаться чересчур благородным.
— Как я уже упоминал, я хорошо знаю этот период. И думаю, что справлюсь с заданием. Как и все мы, я хочу выиграть войну. — Нет, он бормочет какие-то пропагандистские штампы. Лучше свести дело к шутке. — Вообще-то я гоняюсь за престижем. Самоутверждение. Повышение. Выбирайте, что именно. Попал я хоть раз в яблочко?
— А где оно? — хмуро пожал плечами Лукас. — Не знаю, почему я должен спрашивать об этом... почему все бегут в агенты? — Он аккуратно сложил листики стопкой, положил прямо перед собой. — Итак, полковник, еще один вопрос, и я поставлю на вас штамп «Годен в агенты». Ваши религиозные взгляды?
— У меня их нет.
— Но как вы относитесь к религии? Спокойно, спокойно.
— Честно говоря, я считаю, что храмы и боги — это для тех, кому нужны в жизни костыли. Ну и прекрасно. Я потребности в подпорках пока не испытываю.
— Понятно. Это существенный вопрос — мы бы не хотели послать в прошлое человека, склонного к идейной лихорадке. — Лукас повел плечом, как бы извиняясь. — Вы историк и лучше меня понимаете, как тогда были важны догмы и доктрины. Религиозные и философские споры собирали в себя всю энергию эпохи.