Брать без промедления

Итак, Сазонов. Вот и верь после этого физиономистике, вазомоторике и прочим умным вещам. Да разве скажешь, глядя на Сазонова, что этот симпатичный человек с добрыми серыми глазами и чуткими руками врача способен так искусно притворяться и день ото дня вести смертельную игру?! И как вести! Обдуманно, хладнокровно — так, что даже ты, видавший виды, попался на удочку и подозревал Сазонова лишь по необходимости подозревать всех. А надо было думать, думать, старлей, а не ходить, как лошадь, в шорах. Кидался из крайности в крайность — то Панченко, то механик, то радист. А дело проще пареной репы, и давно бы нужно догадаться, что рацию стоит поискать за пределами станции, — в тундре или на берегу, а не под кроватями и в шкафах. И не отмахиваться, как от комара, от факта, что у Сазонова есть ружье, а главное — давно бы следовало задуматься над очевидным: ни у кого на станции нет столько свободного времени, как у врача. Какие у него здесь обязанности? Протирает свои банки-склянки, потчует всех аскорбинкой, чтоб не привязалась цынга, да помогает иногда метеорологу. А в остальное время? Бери ружье и шастай сколько хочешь по тундре, никто тебе не запрещает. Даже спасибо скажут, если мясца принесешь свежего, А уж спрятать рацию в тундре проще простого. Наверняка у него там тайник: как-никак сидит на станции третий год, за это время можно целый бункер оборудовать. Вопрос в другом: где этот тайник? Тундра большая, проищешь до конца света. Значит, надо смотреть за Сазоновым днем и ночью. Он в тундру — и ты за ним.

На этом месте складный ход мыслей прервался. «И ты за ним!» А как, интересно, ты будешь «и ты за ним» на своих культяшках?! А-а, черт!.. Андрей? Придется ему, больше некому. И даже к лучшему — выследит, на то и охотник. Все, старлей, точка. Теперь — к Лаврентьеву.

Но еще древние говорили: люпус ин фабулис — как волк в баснях: не успел Кострюков подумать о Лаврентьеве, как в дверях показалась фигура начальника зимовки.

— Ну дела! — сказал он с порога.

Глядя на возбужденное лицо Лаврентьева, Кострюков сразу догадался, о чем пойдет речь.

— Радиоперехват?

— Да. Только что сообщили. Но вы-то как узнали?

— Бдим, Василий Павлович, бдим, — скромно сказал Кострюков, но тут же перешел на обычный тон: — Так что сообщили?

— Перехвачена работа неизвестной радиостанции, но проходимость волн была плохая и запеленговать станцию точно не удалось. Но район предположительно наш.

— Другого и быть не может, Василий Павлович. Передавали от нас, и я вам даже скажу, когда именно — в промежутке между девятью и одиннадцатью.

— Передача велась с девяти пятидесяти до десяти пятнадцати. Но откуда вам все известно? Может быть, вы знаете и кто передавал?

— Знаю, — сказал Кострюков.

— Кто же?

— Сазонов.

Лаврентьев посмотрел на Кострюкова, как на больного.

— Ну, это уж слишком! То вы уверяли, что к передачам причастен Панченко, потом насели на радиста, а теперь добрались и до врача. Это, знаете ли, надо доказать.

— Докажем, Василий Павлович, и очень скоро. Но Сначала давайте посоветуемся, как это лучше сделать.

— Но у меня нет никаких подозрений относительно Сазонова!

— А у меня есть, и сейчас я их выложу вам, а вы попробуйте опровергнуть. Вы помните наш последний разговор, ну тот, когда мы договорились подкинуть агенту туфту с караваном?

— Конечно, помню. Но вы же знаете, что из этого вышло.

— А почему? Да потому, что к моменту, когда мы решили подсунуть агенту дезинформацию, у него не работала рация. Я тоже ломал голову над тем, почему он не вышел на связь, но так ни до чего и не додумался. И вдруг этот случай с аккумулятором.

При слове «аккумулятор» Лаврентьев прищурил глаза.

— Ну-ну! — сказал он нетерпеливо.

— Вот тогда я и подумал, что между двумя этими фактами — молчанием агента и пропажей аккумулятора — есть связь. Вы опытный полярник, Василий Павлович, и наверное, уже догадались, что я хочу сказать.

— Конечно! — воскликнул Лаврентьев. — У раций кончилось питание, и агент решил воспользоваться аккумулятором. При желании и необходимом умении можно использовать аккумулятор для подпитки. Как же я сам не догадался!

— Мы с вами думали в разных направлениях, Василий Павлович. Я знал, что агент существует, а вы думали, что все это ошибка и никакого агента нет. Ведь так?

— Так, — признался Лаврентьев. — Но вы поймите меня: зимуешь с людьми третий год, все делишь поровну, и вдруг тебе говорят: пригрел врага. Как поверить? — Помолчав, Лаврентьев спросил: — Но почему вы считаете, что это Сазонов?

— До сегодняшнего дня я меньше всего подозревал его. А сегодня, когда увидел оленину, все вдруг выстроилось как в решенной задачке. Начнем с того, что никакой подпольной рации я не обнаружил. А я умею искать, Василий Павлович. Но искать было нечего, потому что рации на зимовке нет. И это пришло мне в голову только сегодня, когда я узнал, что Сазонов ходил на охоту. А отсюда ниточка потянулась к самому Сазонову. Ведь он часто ходит на охоту?

— Как вам сказать? Во всяком случае, чаще, чем мы с Шиловым, а мы тоже не прочь поохотиться. Но времени нет, сами видите.