Брат для волчонка 2

— Я не знаю. Так старшие говорят. Это другой человек — и он тоже должен будет встать рядом. — Амаль встала, отряхнула с ладоней песок и сказала: — Смотри. — Она указала на кладбище. — Там стоит синий эрцог, и он помнит мир. Там стоит чёрный Имперский генерал, и он помнит боль. Но того, кто помнит и мир, и боль — пока нет. Он ещё не пришёл.

Рэм встал. Амаль доверчиво взяла его за руку и они вместе смотрели, как прилетевшего подвели к могиле.

Люди возле могилы зашевелились. Расступились, дав ему место.

Может, они молчали, или говорили что-то — но делали это не двигаясь. А потом женщина наклонилась и бросила в яму первую горсть земли.

— Это мать Тоо, — пояснила Амаль. — Одевайся теперь. Старшие скоро уйдут, и мы тоже сможем попрощаться с Тоо. Я обязательно хочу попрощаться. Чтобы он смог вернуться.

— Вернуться? Как? — Рэм взял с песка одежду.

Обмыться бы?

— Все когда-нибудь возвращаются, — пояснила Амаль совершенно серьёзно.

Она отряхнула от песка платье, набросила и стала затягивать шнуровку.

— Помочь? — спросил Рэм и взял из её пальцев одну из верёвочек. — Я понял, как надо тянуть.

Амаль улыбнулась.

«Чего же она такая маленькая?» — думал Рэм с тоской.

Рядом был сад. И трава. Но она же совсем ребёнок. Она даже не поймёт, если поцеловать её.

Амаль подняла на него золотистые глаза. Завязала верёвочки. Указала на реку:

— Иди, смой песок. Я отвернусь.

Те, кто стоял у могилы, расходились небольшими группами, а стоявшие поодаль эйниты в белых одеждах начали бросать в могилу землю.

За оцеплением заволновались какие-то люди, тоже, наверное, желающие проститься. Тоо знали и в городе, и с Локьё прилетели родственники.

Рэм смыл песок, разделся и прополоскал трусы. Амаль старательно разглядывала сад.

Она решила, что он стесняется наготы? Да если бы её…

Рэм заметил, что полиция начала пропускать к могиле людей и стал торопливо одеваться.

— Пойдём, — позвал он Амаль. — А то сейчас много их набежит.

Загорающая на берегу эйнитская молодёжь тоже потянулась к могиле.

Когда подошли Рэм и Амаль, вокруг могилы было уже много эйнитов — пожилых и совсем юных. Все они были босые, в свободной одежде. Только самые старшие — в одинаковых белых рубахах. У мужчин рубахи были короче, у женщин — длиннее.

— Кто это? — прошептал Рэм.

— Это проводящие.

— Жрецы?

— Нет, — прошептала Амаль. — Те, кто может провести в мире свою линию. Покажи ладонь?

Рэм отпустил руку девочки и раскрыл перед нею ладонь.

— Видишь линии? — спросила она. — Так и везде в мире. Но проводящие могут провести свою. — Амаль улыбнулась. — Смотри, твой Дерен!

Дерен стоял рядом с Росом и Бо, в паре десятков шагов от капитана Пайела.

— Смотри, какой тёмный человек, — покачала золотистой головкой Амаль, уставившись на одного из экзотов.

Другие ушли и бросили его одного. И капитан Пайел тоже стоял один и оглядывался, словно он заблудился.

— Человек как человек, — пожал плечами Рэм.

— Ты глубже смотри. От него другой свет идёт. Серый.

Глава 19

Рэм куснул губу, разглядывая невысокого пожилого дядьку в лиловых тряпках. Наверное, он резко похудел, иначе, почему одежда просто висела на нём?

Отметил угрюмое, нездорового цвета лицо и… скованные руки.

— Смотри, — сказал он девочке. — Это пленник! Наверное, опасный. Или болеет — потому и серый.

— Болезнь другого цвета — уверенно ответила Амаль. — Он думает про плохое. Его зверь пьёт его красную кровь, и она становится серой.

— Зверь? Это… метафора какая-то?

Рэм осёкся, начал подыскивать слова. Вряд ли Амаль изучала метафоры, она же маленькая.

Но девочка его поняла.

— Почему метафора? — удивилась она. — Метафора — иносказание. А внутри человека живёт настоящий зверь — его инстинкты. Мы биологически готовы убивать с удовольствием. Гормоны радости выделятся у нас даже тогда, когда мы просто думаем об убийстве.

— Человек не думает об убийстве, — не согласился Рэм. — Зачем?

— Разве человек не радуется, когда убивают его врага?

— Ну, ты придумала, — улыбнулся Рэм. — Я видел трупы таггеров. Условно — они враги. Но никакой радости у меня не было.

Амаль покачала головой.

— Тебе просто рано понимать такое в себе. И мне рано. Понимать себя, отслеживать, как в глубине души просыпаются твои настоящие эмоции — очень трудно. Нас учат, как надо думать. Как правильно и положено человеку. И нам кажется, что мир наш такой, как о нём говорят. Но ты пошёл служить в Армаду Империи, значит, твой зверь уже пробуждался.

— Ты не понимаешь, — вздохнул Рэм. Ему было немного обидно слушать про себя, что он — зверь. — У меня убили родителей. Я должен был убежать куда-то. У меня не было другого выбора, только записаться в спецон. Это не потому, что меня радует, что я буду кого-нибудь убивать.

— И ты не думал про месть? — удивилась Амаль. — Совсем-совсем? И внутри не рождалась тёмная волна радости? Невесёлой такой радости. Она — словно тёмный свет: «Я отомстил…»

Рэм сглотнул.

— Откуда ты знаешь?