Брат гули-бьябона

Ну, ладно. Я отвлекаюсь опять, а уже исписана половина блокнота, доставшегося мне от покойного мистера Кэнта. Кто знает, может, я не выживу, и этот блокнот будет моим последним словом к товарищам людям. Надо писать поэкономнее.

Наконец моя владычица Уа (ну, как не владычица, если я в ее руках — ее собственная игрушка!) затащила меня в большую пещеру. Большую — сравнительно с той, где я познакомился с Чо. Я пригляделся, но глубина ее терялась в темноте. В пещере было тепло, даже жарко, а весь пол оказался усыпанным крупным золотым песком — каждое зерно в ноготь величиной.

— Ого! — не удержался я от восклицания.

У нас на Урале много украинцев и поэтому часто слышишь мягкое произношение звука «г». Видать, и я сказал: «Охо!» А «хо» по гули-бьябонски означает нечто страшное и опасное.

Уа собиралась было сразу уходить, но задержалась, стала уговаривать меня, что никакого «хо» здесь нет. Она мягко хлопала меня по плечу, закатывала глаза и смеялась, объясняя, что пойдет за едой, а я могу лечь спать. Уа даже погладила рукою теплое пещерное дно под моими ногами, устланное золотой щебенкой, и подталкивала меня идти поглубже.

Ну, как ей растолковать, что в глубину пещеры забираться рискованно? У нас, особенно на западном склоне южного Урала, пещеры не диковина. Я смекнул по теплому влажному воздуху, что здесь процесс карстового образования еще не закончился, порода трещиновата и пориста, может обвалиться, что в толще идет уже механический размыв, подготовленный растворением горячей водой бьющего где-то поблизости гейзера. В глубине действительно раздавался шум воды.

Я ковырнул пальцем влажную стену, от нее легко отделялись крупные зерна золота. Размягченные спайки меж зерен в породе были какой-то маслянистой глиной, похожей на пульпу при флотации медной руды, в которой, как известно, много золота.

Попробуй популярно объясни безграмотной гули-бьябонке карстовые явления! Я и сам, хоть и уралец, плохо разбираюсь в геологии. Пришлось сказать, чтобы она быстрее уходила, а самому сделать вид, что укладываюсь спать, конечно, недалеко от входа.

Раньше мне никогда не приходилось лежать на золоте. Но ничего особенного я не ощутил. На траве или даже на снегу куда лучше! Какой все-таки дурак был мистер Кэнт, когда не поверил моему рассказу о золотой пешере. По себе судит! «Если бы у вас действительно было столько золота, — сказал он, — вы никому бы об этом не говорили». А ведь мы с Чо могли бы откупиться от Кэнта.

Не помню, сколько я ждал красавицу Уа в этой золотой пещере. Вернее, я ее и не ждал. Метель в горах утихла, наступил тихий вечер, и я уснул, разомлев от влажной жары. При всех сложных переживаниях, я, оказывается, не утратил здоровой способности засыпать к ночи и дрыхнуть, как убитый, без сновидений. Верно, стало быть, говорят: уральцы — люди крепкие, у них пупы железные.

Впрочем, тогда я, кажется, видел во сне свою покойную мать. Она, будто бы, делала пельмени, и я выпросил у нее немножко сырого фарша, который очень вкусно пахнул. Намазал его на ломоть хлеба. Наверно, я был голоден.

Утром меня разбудил Чо. Да-да, именно Чо. Просыпаясь, я посчитал, что возвратилась Уа, и приготовился отбрыкиваться от ее нежностей. Прямо перед входом в пещеру алела заря. Оранжево-красная над каменными глыбами, она заливала зловещим светом снега, ставшие алыми, точно кровь. А само небо, словно избавляясь от этого неприятного цвета внизу, светлело и светлело без единого облачка, чем выше, тем голубее.

—  Вить! Вить! — свистяще хрюкнул Чо, приплясывая на корточках передо мной.

Уа не называла меня Вить, она мне всегда говорила «бох» — высшая похвала на гули-бьябонском языке. Я недоверчиво вгляделся в лицо: да, это был, несомненно, мой Чо.

Мы обнялись до хруста в костях. Моих костях, конечно. Чо радостно урчал. Потом он запустил свою волосатую пятерню себе в рот и извлек из-за щеки мой нож. Какой молодец! Он его нес в руке, подобрав там, где меня похитила Уа, его, видимо, он и показывал мне, когда мы встречались на разных краях пропасти. А потом положил нож себе за щеку, чтобы не мешал в руках.

Я с ликованием схватил свое последнее достояние, орудие труда, отличающее меня от гули-бьябонов. Все золото подо мною ничего не стоило в сравнении с этой ценностью — дешевеньким складным ножом!

—  Какая ты умница, Чо! Честное слово, ты умнее некоторых университетских тупиц, зачисленных в студенты по протекции папенек и маменек!.. Это же нож! Орудие труда! Понимаешь?

Я раскрыл нож, пощупал — не затупился ли, поднял первый попавший под руку самородок и, напевая: «Все куплю», — сказало злато. «Все возьму», — сказал булат…», — с успехом продемонстрировал внимательно следившему за моими движениями Чо, как стальное лезвие режет золото.