Брат, которому семь

Юрчик сидел на крыльце; его майка белела в сумерках, как маленький парус.

Алька нерешительно подошёл сбоку.

Юрчик нагнулся низко-низко. Голову опустил ниже колен. Может быть, он плакал?

— Ты чего… сидишь? — пробормотал Алька.

— Сандалия порвалась. Ремешок… — вздохнул Юрчик. — Бабушка утром пришила, а он опять… Никак не приделаю.

Он не плакал. И он не удивился, что рядом появился Алька.

Всё-таки хорошо, что иногда отрываются ремешки.

— Давай, — деловито сказал Алька.

Он сел рядом и сдёрнул с ноги Юрчика сандалию. Потом нащупал в кармане моток медной проволоки. Эта проволока давно мешала ему, царапала ногу, и он собирался её выбросить. Хорошо, что не выбросил. В другом кармане Алька отыскал гвоздь — вместо шила.

— Сейчас… Всё будет, как надо.

Уже совсем стемнело, и Альке пришлось работать на ощупь. Но всё равно он ловко действовал проволокой и гвоздём. Дело было привычное: ведь и у него часто отрывались ремешки.

Юрчик сидел, привалившись к Алькиному плечу. Он шевельнулся и вздохнул так, что у Альки на виске торчком встали волосы. И тихонько сказал:

— Я ведь не знал, что оно не настоящее… Чудовище…

— Конечно, не знал, — ответил Алька сквозь зубы, потому что перекусывал проволоку. — А если бы настоящее, мы бы ему… дали…

— Ага, — прошептал Юрчик. Он доверчиво сопел и тепло дышал Альке в щёку. Наверно, так же дышал Белый Оленёнок, когда засыпал под боком у большого доброго медведя.

Алька наконец откусил и выплюнул проволочную нитку.

— Всё, — солидно сказал он. — Закончен ремонт. Ну-ка, давай твою лапу…

Ночные поезда

Алька вернулся домой поздно, потому что они с Валеркой до самого вечера шили из старого сапога футбольный мяч. Алька вошёл в комнату и услышал, как папа говорит:

— По-моему, он приедет утром, в девять часов. Есть такой поезд.

— Не мог уж телеграмму потолковей дать, — возмущённо дёрнула плечом Марина.

— Кто приезжает? — поинтересовался Алька.

— Не суйся, когда старшие говорят, — отрезала Марина.

Алька сделал вид, будто Марины вообще нет на свете.

— Мама, кто приезжает? — снова спросил он.

— Сын дяди Юры, — ответила мама. — Твой двоюродный брат Игорь.

— Брат?

Алька знал, что у него есть разные там дяди и тётки, двоюродные братья и сестры. Но все они жили где-то далеко, и, по правде сказать, Альке было всё равно, есть они или нет. Но теперь Алька заволновался:

— Брат? А двоюродный— это всё равно настоящий?

— Ещё бы! — сказал папа.

— А он большой, этот Игорь?

Папа сказал:

— До потолка.

А мама махнула рукой:

— А-а… Он ещё мальчишка совсем…

Мальчишки не бывают до потолка. Значит, папа Альку разыгрывал. Он это любил.

А у Альки появилось сразу десять вопросов. Зачем едет Игорь? Откуда? Надолго ли? И самое главное: сколько ему лет? Конечно, он старше Альки. И это очень хорошо…

Если у вас нет старшего брата, вы знаете, как это плохо. Надо, например, смастерить из старой тачки автомобиль, а помочь никто не может. А когда Витька Капустин, длинный такой и вредный, обещает закинуть тебя на крышу, как быть? Разве что пустишь в него куском кирпича и сразу мчишься домой. А если бы старший брат был, домой мчался бы сам Витька.

Всю свою жизнь Алька мечтал о старшем брате, потому что от Марины толку всё равно никакого нет. Только придирается всё время.

Впрочем, сегодня Алька решил с Мариной не ссориться. Он хотел у неё кое-что спросить. Но когда вопросов много, их трудно задавать по порядку. И вместо того чтобы узнать, сколько лет Игорю, Алька спросил:

— Маринка, ты меня возьмёшь завтра Игоря встречать?

— Посмотрим, — сказала Марина. "Не возьмёт", — понял Алька. Она всегда говорила "посмотрим", когда хотела отвязаться.

— Ну, Марина… — Алька потянул её за рукав.

— Я сказала: посмотрим завтра, — повторила Марина. — Отстань!

— Заноза длинная, — отойдя подальше, сказал Алька. — Всем расскажу, что ты в Котьку Василевского влюбилась…

За это Альку прогнали спать. Уже из другой комнаты он услышал, как папа доказывал:

— Может быть, он ещё раньше приедет. Ночным поездом. Очень может быть.

И Алька задумался. Разве мальчишки ездят в поездах ночью?

Алька часто думал о ночных поездах. Поздно вечером, лёжа в кровати, он слушал их голоса. Синие сумерки заливали окна. Вспыхивала в них цепочка далёких заводских огней, а тень от тумбочки с цветком делалась похожей на медвежонка с воздушным шаром.

И тогда наступала тишина. Она была спокойная и прозрачная, как синяя вода в весенних, оставшихся от снега озерках. Сквозь эту тишину слышался стук часов.

И вдруг, как чуть заметная волна, возникал где-то гул далёкого-далёкого поезда. Он постепенно нарастал, и Алька знал уже, что вот-вот раздастся негромкий голос тепловоза. Будто поезд зовёт друзей, заскучав на длинном пути.

Гул колёс нарастал а потом таял вдали.

Некоторое время слышалась только перекличка маневровых паровозов на станции. Затем снова звучали вдали голоса стремительных составов.

Жизнь ночных поездов казалась Альке таинственной и беспокойной. Это была взрослая жизнь.