Не знаю, как конкретно она умудрилась вывести его из себя, но знаю, что ей это раз плюнуть. Тому, кто свяжет с этой девушкой свою жизнь хоть в какой-то относительно продолжительной перспективе, придется разнести к чертям собачьим полгорода.
Сжимаю пальцы вокруг тонкого стекла своего стакана и пытаюсь глушить воспоминания, от которых напрягается тело. Пялясь на стакан, я чувствую себя так, будто до Карины Калининой не знал, блять, женских губ.
Это просто полный пиздец.
Я хотел достать из башки щепку, но что-то у меня не то получилось.
Я должен радоваться, видеть меня она теперь вряд ли захочет, но что-то мне невесело, потому что сам я видеть ее хочу. И еще как. Чтобы извиниться. Чтобы сказать, что это я во всем виноват, не она. Она на меня запала, но сама никогда не сделала бы первого шага. Слишком умная и слишком гордая для того, чтобы сделать ко мне первый шаг.
Мое настроение и так было не на высоте, а сейчас становится отчаянно дерьмовым.
Я не буду искать с ней встречи. Мне нужно перебеситься, вот и все.
— Что? — смотрю на отца.
Интуиция и боковое зрение подсказывают, что его вопрос был адресован мне.
Он самую малость выгнул брови. Но он мой отец, и я знаю, что этот еле заметный жест означает легкое удивление. Его же я обнаруживаю на лице матери, когда перевожу на нее глаза. Даже мой брат смотрит на меня слегка удивленно.
— Где ты сегодня? — спрашивает мама. — Где витаешь? В каких облаках?
Если бы я рассказал, она бы не поверила.
— Извини, — перевожу глаза на отца. — Что ты сказал?
— Попросил рассказать Петру Палычу про твою задумку, — говорит он.
Моя задумка.
Тряхнув мозгами, смотрю на отца Ники и поясняю:
— Я сейчас изучаю технологию модульных домов. Протестирую на собственном опыте, как они ведут себя в эксплуатации, и если технология стоящая, попробую наладить бизнес по строительству и продаже готовых домов.
— Светлая голова! — одобрительно замечает Петр Палыч.
— Ты мне не говорил… — слышу тихий голос с пассажирского сиденья часом позже.
— О чем? — смотрю на Нику, повернув голову.
Мы движемся по городу, направляясь в ее квартиру.
Я привык жить на “два дома”, но окончательно к ней переехать мешает желание иметь немного личного пространства. Я вообще не люблю сидеть на одном месте, а полное совместное проживание подразумевает под собой то, что я должен на сто процентов подстроиться под жизнь другого человека. Хотя наши жизни и так друг под друга подстроены, я все же имею несколько дней на неделе, в которые полностью предоставлен сам себе.
— Про идею для бизнеса, — она пытливо всматривается в мое лицо.
Кружит по нему глазами, ожидая ответа.
— Она мне недавно пришла, — пожимаю плечом. — Я еще ничего не решил.
— Ты не умеешь “увлекаться”, — вздохнув, говорит она.
— “Увлекаться”? — уточняю.
— Угу. Ну, знаешь, “загораться”, — поясняет. — Вроде как загореться идеей. Ты очень-очень рациональный.
Я бы мог рассказать ей о том, какой я рациональный. Уверен, она офигела бы не меньше, чем моя семья и ее отец.
— Это плохо? — смотрю на Нику.
— Нет, — улыбается. — Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Мрачно смотрю на дорогу, потому что впервые в жизни мне чертовски сложно сказать ей то же самое, поэтому делаю вид, будто двухполосный проспект за лобовым стеклом требует моего бескомпромиссно полного внимания.
В ее квартире все на своих местах. Обстановка знакома до мелочей. Порядок наших действий тоже. Я всегда хожу в душ первым, если мы не ходим туда вместе.
Тело Ники вытягивается вдоль моего, когда она забирается под одеяло в одной из моих футболок.
Синий свет от экрана телевизора падает на кровать и стены.
Я дико хочу спать.
Прохладная ладонь гладит мой живот, задевает член.
— Давай сделаем ребенка… — вдруг произносит Ника.
Мое смятение, как гребаный цунами.
Предложение абсолютно, твою мать, логичное, но первой реакцией, зашевелившейся в груди, был далеко не энтузиазм. Я слишком хорошо понимаю, что это было, и это немного, блять, шокирует.
— Тебе еще два года учиться, — напоминаю хрипло.
— Ну и что, — шепчет, накрывая мои губы своими.
Седлает мои бедра и стаскивает через голову футболку, оставаясь абсолютно голой…
Глава 23
— Ну, все, — объявляю, выпуская из ладони подбородок пятилетнего мальчика. — Вот, — кладу в коробку рисовальную кисточку и вручаю ему зеркало.
— Кру-у-у-то, — рассматривает аквагрим на своем лице.
Его лицо теперь — маска тигренка в розово-лиловых тонах. Нос — черный пятачок, на щеках усы.
Вернув мне зеркало, мальчик скрывается в детской развлекательной комнате торгового центра, где со вчерашнего дня я подрабатываю по три часа в день.
Положив зеркало рядом с коробкой, устало чищу кисточки и заодно свои пальцы. За последние дни я дико вымоталась. Сегодня мама попросила меня вернуться домой хотя бы к восьми вечера, потому что собирается поговорить с Василиной о том, что “папа не вернется из командировки”. Предстоящий разговор нервирует нас обеих, но откладывать его больше нельзя.