Хорошо, не слегка.
Два дня назад она обмолвилась о том, что рассматривает вероятность работать официанткой в ночном клубе.
Я никогда не работал на кого-то, кроме своего отца, но точно знаю, что работать официанткой в ночном клубе — супердерьмовая идея. Я высказал свое мнение и пожелание выкинуть этот бред из головы. Девушка, которая свалилась на меня, как бочка с керосином, заверила, что сама разберется, где и как ей работать и что это не моего ума дело.
Отлично, раз так.
Теперь я сам не свой. Я слишком сильно хочу ее увидеть, и я знаю, что она хочет увидеть
Сжав зубы, ударяю пальцем по пробелу, издавая щелчок на весь кабинет.
— Завтра ужинаем в том ресторане на Набережной, мать предупредила? — голос отца въезжает в мое сознание, где за образом двух сверкающих зеленых глаз я нихрена перед собой не вижу.
— Нет, — вперяю взгляд в монитор.
— Уточни у матери. Я что-то со временем не уверен.
Мне не нужно идти к гадалке, чтобы понять, по какому поводу это мероприятие.
Ника надела себе на палец кольцо, которое я видел впервые и которое только слепой мог бы не заметить. Пока мои взбесившиеся мозговые процессы обрабатывали “проблему”, перед которой я оказался в день ее рождения, она создала мне еще одну — заявила всем вокруг, что мы обручились. Опровергать это в присутствии тридцати посторонних человек было бы верхом глупости. Почти никому из них, за исключением моей семьи и ее отца, нет дела до нашей помолвки, а вот до скандала дело есть всем. Устраивать скандал в собственном доме во время праздника — до такого не додумался бы даже Влад. Он как таблицу умножения знает — сор из избы выносить нельзя, но это не значит, что я не зол.
Причина, по которой я все еще официально обручен, заключается в том, что я не хотел бы в порыве бешенства совершить поступок, о котором придется жалеть до конца жизни.
Лет в десять Ника наглоталась таблеток. Я не очень хорошо знаком с той историей, и о ней вообще мало кто знает. Я никогда не придавал ей значения, и сейчас не знаю, стоит ли придавать.
На протяжении тех лет, что мы знакомы, я чувствовал к Нике разные вещи. Детскую симпатию, влечение, как к девушке, когда у нее появилась грудь, а мой пубертатный стояк потерял девственность. Лет с семнадцати из каждой поездки на отдых я возвращался с пустыми яйцами. С Марком мы повидали всякое. Но в какой-то момент меня увлекла потребность защищать Нику и за ней присматривать. Я был в нее влюблен, наверное, был, а теперь даже звук ее имени выводит меня из себя. Очевидно, она тоже это понимает, потому что держится подальше с тех пор, как я уехал с ее дня рождения, никого не предупредив.
— Я тебе еще нужен? — поднимаю глаза на отца.
Через очки рассматривая документы, он интересуется:
— У тебя сложная полоса в жизни?
Ответ на его вопрос требует тщательного выбора слов, а к этому я сегодня не готов.
Единственный человек, с которым я готов делиться мыслями и, блять, желаниями, испытывает на прочность мои яйца. Судя по всему, прочность у них минимальная, потому что мне хочется наплевать на все и набрать ее номер.
— У меня все отлично, — отвечаю отцу, вставая со стула.
Глава 37
Сделав два круга по центру, все же упираюсь капотом в забор дома Ники.
В окнах многоэтажки местами горит свет, местами его нет. Что касается ее окна — она дома.
Слушая работу двигателя, смотрю на кирпичный фасад и думаю о том, как мало мое желание приближаться к этому дому. Оно не просто мало, а запредельно нулевое, но во мне достаточно злости, чтобы это сделать и чтобы немного побыть беспринципной скотиной.
Глушу мотор и выхожу из машины, набросив на голову капюшон толстовки, чтобы не вымокнуть под дождем. Мой собственный комплект ключей позволяет прийти в квартиру Ники без предупреждения, и я пользуюсь этим преимуществом без зазрения совести.
На ней футболка и спортивные лосины, заправленные в теплые вязаные носки. Волосы распущены и лежат на плечах гладкими светлыми волнами. В ответ на это зрелище я испытываю желание протянуть руку и свернуть ей шею, особенно когда справившись с удивлением, она улыбается и говорит:
— Привет, любимый.
Проигнорировав это приветствие, прохожу в квартиру и расстегиваю куртку.
Ника топчется на месте, наблюдая за мной исподлобья. За моими движениями и действиями. Сама она складывает под грудью руки, и выглядит это так, будто она не знает, куда их деть. Если это признак подскочившего адреналина, то я не против. Ей стоит волноваться, потому что к мирным переговорам я нихера не расположен.
— Ты голодный? Я сделала лазанью. Будешь? — спрашивает подчеркнуто будничным тоном.
— Да, — отвечаю, бросив на комод свою куртку.
Ее глаза кружат по моему лицу.
Она не знает, чего от меня ждать, и это правильно.
Выгибаю брови, изображая немой вопрос.
Чуть поджав губы, она идет на кухню. Я направляюсь следом и сажусь за стол, прихватив по дороге лежащее в вазе яблоко.