Брат Молчаливого Волка

— А мне — нет, — сказал Юло Мравец. Сразу видно, что он настоящий лыжник, а не любопытный дурак.

— Ладно, подъем, — сказал Вок Яне. — Надо смазать лыжи. Я дам тебе тюленьи ремни, чтобы было легче идти. Хорошо?

Яна улыбалась счастливой улыбкой. И я был рад, что ей у нас нравится. Очень, очень рад.

— Эхе-хе, охо-хо! Пошли, а уж завтра вечером погуляем вовсю, — вскочил неожиданно Юло Мравец. — А я попляшу с ружомберокской городничихой!

Мы чуть не лопнули от смеха. Больше всех смеялась Яна, ружомберокская городничиха!

— А в полночь я пробегусь на лыжах в одних, пардон, подштанниках, — повернулся Юло к Яне, — чтобы не мять брюки.

И мы начали придумывать маскарадные костюмы к новогоднему походу. Каждый новый год в двенадцать часов, с последним ударом, мы встаем за домом на лыжи и спускаемся вниз с горы, одетые кто во что горазд. Отец зажигает на углу лампу в пятьсот свечей, туристы глазеют на нас из окна, а мы свистим, играем на разных инструментах, и каждый стремится закончить спуск смешным коленцем. Лучше всех это удается Юло Мравцу. Он съезжает на одной лыже, согнувшись в три погибели, и валится в снег, как девчонка-неумеха. Остается только удивляться, как он мог так переплести ноги. Домой мы возвращаемся все мокрые и еле живые от смеха.

— А теперь, ребята, спать, — подошел к нам отец.

— Еще ра-а-аа-но, — ныли мы, но все напрасно.

— Очистить позиции, — скомандовал он, — и на боковую!

— Есть! — вскочил Юло Мравец.

Я видел, что все остальные нам завидуют, как дружно мы маршируем из столовой, нам весело и никому это веселье не стоило ни кроны.

Как я жду завтрашнего дня! Яна поднялась наверх, а Вок остался внизу. Остальные устроились в общежитии. Я поджидал Вока, а он все стоял и смотрел наверх. Я немедленно пошел прочь. А Вок все стоял, не двигаясь с места.

— Ну, Янка, иди, — сказал он тихо. — Доброй ночи! Пусть тебе приснятся хорошие сны.

— Доброй ночи, Йожка… Как тут у вас чудесно! — вздохнула Яна.

Лестница заскрипела, и Вок двинулся вслед за мной.

— Ты мировой парень, — толкнул меня Йожка.

Ага, мировой, мне одно только не ясно: Йожка еще мой брат или стал полной собственностью Яны?

Смешно, а не разберешься!

* * *

Я насыпал соль в солонку и резал перец, когда кто-то вдруг принялся колотить палкой в кухонное окно.

— Ты что, обалдела?! — крикнул я, уверенный, что это Габа: она отправилась с мамой к поросятам. Или Юля: она тоже была на дворе.

Но за окном стоял незнакомый лыжник.

— Где отец? — закричал он. — Говори скорей!

Где отец, я не знал. Он не пустил меня утром на Козий хребет, и мне нет до него дела! Все на лыжах ходят, а я чтоб все каникулы вкалывал, да еще и на Новый год!

— Слышишь, парень? — повторил лыжник. — Позови отца!

Только тут я заметил, что глаза у него страшные и лыжи он не снимает. Я выбежал и столкнулся с отцом на лестнице: он поднимался на чердак за сардельками.

— Скорей, тебя зовут! — крикнул я, потому что уже боялся этого человека под окном и того, что он собирался сказать отцу.

Мы с отцом выскочили на крыльцо.

— Хозяин… — сказал лыжник и пристально поглядел отцу в глаза. — Хозяин, лавина!

Отец словно онемел.

— И люди под ней! — крикнул лыжник.

У отца бессильно повисли руки.

— Кто? — спросил он чуть слышно глухим голосом.

— Не знаю. Кажется, ваши гости.

— А мой сын? — спросил отец с трудом, набравшись мужества.

Зачем он спрашивает? Зачем? Ведь он ясно слышал, что гости. Йожо не гость, он сын! И Яна тоже не гость, она наша. Значит, ни Йожо, ни Яна не могут быть под лавиной! Зачем он спрашивает?

— Ничего не знаю, хозяин! — Лыжник глядел на старые отцовские башмаки. — Знаю только, что лавина и что нужно помогать. Людей засыпало!

Я кинулся за отцовскими ботинками.

— Собирайтесь! Все, сколько есть! Где лопаты? — кричал лыжник.

Я вытащил из сарая четыре лопаты. Больше у нас нет. Лыжник попросил ремень, связал лопаты и перебросил через плечо. У отца дрожали руки, когда он шнуровал ботинки.

— Да, позвоните по телефону, — вспомнил лыжник, посмотрел на отца и сбросил лопаты и лыжи. — Где у вас телефон?

— В комнате за кухней.

— Скажи всем в столовой, — сказал мне отец нарочито спокойным голосом. — А маме ступай и скажи, что мы скоро вернемся.

В столовой сидели четверо лыжников. Они вскочили, взяли лыжи и отправились вместе с нами.

Мы шли быстрым шагом, впереди отец. Он был самый старший из нас, тяжело дышал, пот заливал его лицо, но он его не вытирал, а все шел, шел и шел, как заведенная машина. Больше он ни о чем не спрашивал. Из карманов у него торчали бутылки коньяка, за которыми мне пришлось вернуться.

Лыжники иногда спрашивали незнакомого человека:

— Когда она обрушилась?

Или:

— Может, никого и не засыпало? Сколько раз уже лавина сползала — и ничего…

— Да минут сорок пять назад, — сказал лыжник. А на второй вопрос ответил: — Дай бог, чтоб так. Да только я своими глазами все видел…

Показался южный склон Дюмбера. Гладкий, нетронутый. Следов лыж из такой дали не видно, а ведь лавина — она оставляет страшные следы разрушения! Я уже два раза видел их на этом склоне.

— Ничего не видно, — сказал отец с надеждой, разглядывая склон.