А потом Леонид Федорович выговорился, и установилось такое молчание, когда ясно, что все думают об одном и том же, да только не хотят понапрасну друг друга волновать. Антонина Петровна все чаще поглядывала на мужа с немым вопросом, но он делал веселое лицо, отворачивался и только потом украдкою смотрел на часы.
Тетя Даша не выдержала:
— Чует сердце: что-то не так!
И заговорили все:
— Может, с машиной что-нибудь, Леня?
— Да бросьте вы паниковать, новая машина!
— Или родника этого не нашли…
— Хуже нет, когда отпустишь одних, а потом думай.
— Ну, как это не нашли? Под землю ушел?
— Ну за Алешу нечего беспокоиться, не впервой, а вдруг те за руль попросились да стали баловаться…
— Исключено. Не даст.
— Или встречная машина…
— А они ведь народ какой! Им так скажи, а они, как нарочно, все навыворот.
— Да мало ли, это машина, а не конь… чует сердце!
Леонид Федорович притворно зевнул:
— Да что вы, ну, куда они денутся! — и кивнул мне. — Пойдем-ка. Без костерка, оно как-то… Поищем дров!
Я чувствовал себя виноватым. Все-таки стоило кому-то из нас поехать с ребятами. Да только ведь тут надо знать Леонида Федоровича: система воспитания у него особая, потому и доверил сынишке газик.
— Если только раздатка полетела, — сказал он, когда мы зашли в лес.
— Ну, а водит Алеша…
Он не дал мне договорить:
— Да что ты! Все лето меня возил, хоть трудодни, ей-богу, начисляй. Знаешь, у него башка на этот счет. Что случится, мой шофер ему: а ну, Алешка! Он лезет под капот… ты понимаешь, талант у парня к этому делу! Прирожденный механик, не то что я! — и усмехнулся, снова переходя на беззаботный тон. — Недавно ехал из района. Один. Вдруг забарахлил мотор — стоп! Я туда-сюда, ничего понять не могу! Навстречу машина, я руку тяну: помоги, друг! Вылезает он, под капот рукой ткнулся, не глядя: давай! Заработала. А он мне кричит: ты кого возишь? А мне стыдно стало. Говорю: председателя! А он: передай своему председателю, чтоб он таких шоферов, как ты, поганой метлой! Взашей гнал!
Мы посмеялись, но обоим нам было не очень весело.
А у скирды и вообще царил повес головы.
— А вдруг на самом деле пересох, а бог его знает? — пригорюнившись, говорила тетя Даша, и в глазах у нее стояли слезы. — А они один искать, да другой, а потом вздумают на речку — много ли ума? А там же такие кручи; раньше, бывало, когда на быках ехали, и туда и оттуда с подводы слазили. Одно, что скотину жалели.
Агрономова жена прижимала к себе притихшую девочку.
— Хорошо, что Мариночку я не отпустила — ну, как знала!
И тут я первый увидел:
— Едут!
И правда, пока газик наш медленно подъезжал к скирде, все мы пережили счастливую минуту. Когда он остановился наконец, бросились с обеих сторон, распахнули дверцы.
— Да мои ж вы внучеки! — причитала тетя Даша, и непонятно было, смеется она или плачет. — Вас только за смертью посылать — где ж вы так долго были?
Первым выбрался из-за руля старший, Алеша. Курточка у него на животе и брюки сверху донизу были мокрые. Леонид Федорович протянул руку:
— Что случилось, Алешка?
Тот приподнял плечом отцову руку:
— Да ничего. А что?
Одежда на остальных тоже была хоть выжимай, и только тут мы заметили, что из газика потихоньку капает и что на полу внутри целая лужа.
— Возвращаться пришлось? Самовар перевернулся?
— Да нет, — снова неторопливо ответил старший. — Мы его держали.
И двое других в один голос подтвердили:
— Держали, ага!
— Мыли машину, что ли?
Широкоскулое лицо у старшего оставалось невозмутимым:
— А зачем ее было мыть? Она чистая.
— Так почему вас так долго не было?
Мне показалось, что в голосе у старшего послышался вызов:
— Сам бы, папка, попробовал!
— Да что — сам?
— Как что? Залить его! Дырочка от такусенькая…
— Какая дырочка?
Мы с агрономом уже вытащили самовар, и Алешка ткнул пальцем в отверстие паровичка на крышке:
— Вот эта!
— Льешь, льешь, а она только по нему течет, — пожаловался младший. — А там как было пусто…
Леонид Федорович, казалось, растерялся:
— Так вы что, сюда наливали?
На этот раз в голосе у старшего и точно послышался вызов:
— А куда же еще?
— Да эта дырочка, чтобы пар шел! Чтобы видно, когда кипит. А крышку снять — ума не хватило?!
Леонид Федорович приподнял ее, и внутри самовара слегка причмокнуло — воды было через край, ребята и, верно, постарались.
— Снял ее, и все дела!
Мальчишки стояли, потрясенные и на лицах у них медленно начинали расплываться одинаково глупые улыбки. А потом у Алешки разом вдруг посерьезнели серые глаза и дрогнули губы.
— Ты что, папка, не мог сказать?
Повернулся и медленно пошел от нас, только плечи у него не обвисли, не опустил головы — наоборот, словно приподнял ее…
Потом пили чай.