Брат, останься в живых

Стаса пришлось тащить сюда на плечах – лесом, в темноте. Но Никита справился. В доме, в клетях разыскал несколько старых перин и пыльных подушек, застелил им две кровати, на одну, поближе к печи, уложил Стаса.

– Спасибо, брат... – в горячечном бреду пробормотал тот.

Никита удивленно повел бровью. Стас был так плох, что, казалось, уже ничего не соображает. Но нет, оказывается, он отдавал себе отчет в происходящем.

– Нормально все. Сейчас тебя лечить будем...

Как это ни странно, в доме был свет. Но Никита зажигать его не стал – дабы не привлекать внимания соседей. В сарае нашел кладку дров, растопил печь. Дымоход работал исправно – печь не дымила, поэтому в комнаты поступало только тепло. Его самого шатало от усталости, сон застилал глаза, но Никита не сдавался. Он должен был напоить Стаса горячим чаем, и он сделает это...

Скорее всего, последний хозяин брошенной избы сменил место жительства, но переехал не куда-то в город, а на тот свет. Поэтому в доме осталась посуда – чугунки, чайник, миски, кружки. В вещмешке у Никиты еще оставалось несколько банок тушенки, а еще он обнаружил три жестяных короба – с рисом, с пшеном и сахаром. Чая он не нашел, зато разыскал баночку с закаменевшим от сырости кофейным напитком из ячменя. Но настоящей драгоценностью показались ему баночки с вареньем. Они обе давно были откупорены, высохшее содержимое было подернуто толстым слоем плесени – запах не самый приятный. Но плесень Никиту не пугала, тем более что при определенных условиях из нее делают лекарственные антибиотики. А усохшее варенье хорошо растворялось в кипятке. Судя по запаху, в одной банке была клюква, в другой – смородина. Хотя Никита мог и ошибаться... Впрочем, Стасу было все равно. Он без удовольствия, но с желанием осушил пару кружек и снова рухнул в горячечный сон. Никита хотел было приготовить кашу, но на это уже не оставалось сил. Он сам свалился на свободную кровать и зарылся в перины, пропахшие отнюдь не волнующим духом старины далекой...

Он так устал, что, казалось, у него бы не хватило желания подняться, если бы вдруг на горизонте появились преследователи. А Никита почувствовал, что они где-то рядом. Как будто вот-вот должен был грянуть гром...

– Вот они, голубчики...

В комнату вошел здоровенный детина с автоматом на ремне. Посмотрел на Стаса, перевел взгляд на спящего Никиту.

– Я же говорил, что мы их найдем...

Это был голос Восьмого. Никита увидел и его самого. Он спрыгивает с печи, подходит к нему, вытягивает руку с пистолетом, прислоняет к уху набалдашник глушителя...

Никита хорошо помнил, как прострелил горло Восьмому. Этот гад не мог выжить. Но ведь он жив и сейчас будет стрелять. И хотя Никита не сможет ответить ему тем же, но и лежать сложа руки он не может. Он сунул руку под подушку, вырвал из-под нее свой пистолет... Восьмой с ужасом отскочил от него.

– И-и! – А визжит, как баба.

Никита вытянул в его сторону руку с пистолетом. И в этот миг проснулся. В трех шагах от него действительно стояла женщина. Глаза по пять копеек от страха, брови, нос и рот сведены в знак вопросительного восклицания. А палец уже выдавил слабину на спусковом крючке. Но в самый последний момент Никита все же успел повести рукой чуть в сторону. Чихнул выстрел, лязгнула затворная рама – пуля врылась в штукатурку печи в каких-то сантиметрах от линии, на которой стояла женщина.

– Ой, мамочки! – Бедняжка обморочно закатила глаза и стала оседать на пол.

Никита вовремя подскочил к ней, подхватил на руки и отнес на свою кровать... Наверняка это была деревенская баба, но вряд ли в классическом варианте. Живого веса чуть более пятидесяти килограммов. Стройная, симпатичная и даже в определенной степени ухоженная. Лет тридцать ей – если судить по меркам вымирающих деревень, то совсем молодая. Одета интересно – бабий платок, черная футболка с изображением каких-то монстров рока, джинсы на бедрах и в заключение калоши – черные, блестящие, совсем как настоящие... Фигурка очень даже – пышная грудь, живот с жирком, но талия совсем не широкая, развитые бедра...

– И не стыдно-то? – женщина вскинула брови возмущенно.

Никита и не заметил, как она открыла глаза. Потому что смотрел на ее ноги... Действительно, должно быть стыдно...

– Э-э, я смотрел, ну, может, ранил вас, – смущенно пробормотал он.

– Нет, все в порядке, – язвительно усмехнулась она.

– Э-э да...

– Может, спрячешь пистолет?

– А, да... – Никита сунул ствол за спину, за пояс брюк.

– Беглые, что ли? – поднимаясь с кровати, спросила женщина.

– Э-э нет...

– Да ладно тебе... – хмыкнула она.

Потянулась, дугой выгибая спину; забросила руки за шею – вытащила заколки из волос, встряхнула ими, ловко стянула их в пышный конский хвост. Волосы у нее не очень длинные, но густые, хоть на парик их остригай. Приятный темно-русый цвет отлично сочетался с карими глазами... Красивые глаза... Никита снова поймал себя на излишнем любопытстве.