Брат ответит

— На ней лежит масло и шипит вот так: «Пшш!»

— А компот или сок вам дают?

— И чай еще дают, но он всегда холодный, потому что мы можем свариться.

— Обвариться?

— Да.

— А таблетки какие-нибудь вам дают?

— Да, — серьезно кивнул Ярик. — Белые круглые и желтые длинные.

— Всегда дают?

— Белые круглые на завтрак и полдник. Желтые длинные на обед.

— А дома ты их пьешь?

— Желтые длинные каждый день пью. А вместо белых мне Федя дает коричневые.

— А вот в Центре те таблетки, что белые, их из коробки достают?

— Нет. Это пластиковый стаканчик.

— А дают их всем?

Пожал равнодушно плечами:

— Мне все равно. Я не видел.

Я повысила голос:

— Ярик, милый! Пожалуйста, вспомни. Это очень важно. Для того, чтобы Оля скорее вернулась.

— Оля мне никогда не давала таблетки! — раздраженно топнул ногой он.

Эй, Римма, горе-психолог. Помни, кого ты допрашиваешь.

— А кто их давал?

— Антонина Валерьевна.

— Ваша начальница? Сама раздавала?!

— Да. Они очень важные и дорогие.

— И сейчас ты их пьешь?

— Нет. Сейчас белые не дают. Только желтые длинные.

— Тоже Антонина Валерьевна раздает?

— Нет. Ксюша.

Меня охватил азарт. Неужели версия подтверждается?! Белых и плоских таблеток в мире, конечно, миллионы, от глицина до аспирина. Но точно так выглядит и андрокур — препарат для химической кастрации.

Все, как говорил Оракул: «Нельзя давать им плодиться».

Эх, раздобыть бы эту белую таблеточку да сдать на анализ! Но Антонина Валерьевна, видно, женщина осторожная. Травить своих пациентов временно перестала. Глупо рисковать, когда Центр под колпаком, у входа полицейская машина стоит.

— Ярик, — горячо произнесла я, — а ты когда-нибудь с кем-нибудь говорил об этих белых таблетках?

— С Олей не говорил.

Боже, это имя я уже слышать не могу.

— А с Федором?

— Нет, — пожал плечами он.

— Антонина Валерьевна объясняла, для чего они?

Он нахмурил лоб:

— Витамины для мыслей. Но Лейла сказала — у меня мысли нормальные, поэтому таблетки надо выбрасывать.

— Лейла?

— Да. Лейла. — Начал раздражаться. — Лейла хочет стать для меня, как Оля. Говорит мне «милый». Но у нее никогда не получится.

— А ты ее слушался? Выбрасывал таблетки?

Покачал головой:

— У меня плохой мозг. Я слушался Антонину Валерьевну. И я все равно не мог их выбросить. Антонина Валерьевна всегда ждала, пока я проглочу.

Больше мучить бедного Ярика я не стала. Но, прежде чем вернуть его в Центр, завела в супермаркет. Там, среди ларьков обувщика, ателье и аптеки, прятался фотоцентр. Фотографию балерины мне распечатали красиво и быстро. Но загнать ее под стекло Ярослав отказался:

— Оля подписать сначала.

— Хорошо, — покорно согласилась я.

Позвонила Ксюше и, пока ждала ее, спросила Ярика:

— Что-нибудь вкусненькое? Конфеты? Мороженое?

— Нет, — вздохнул парень. — Ничего нельзя.

— Аллергия? Или горло болит?

— Слово себе дал. Пока Оле плохо, мне тоже должно плохо.

И на щеке засверкал бриллиант — слеза влюбленного подростка.

* * *

Провести утро с близкими. Только этого и хотелось в одинокий, не по-апрельски мрачный день.

Наряжаться и наносить макияж Лейла не стала. Надела под брюки теплые колготки, куртку выбрала потеплее — на холоде предстояло быть долго.

Правда, у нее сегодня рабочий день, но первое занятие только в два. Успеет, если все делать быстро. Быстро почистила зубы, нарезала бутерброды. Сахару в термос с чаем положить забыла. Ну, нечего и пытаться подсластить пустую, никчемную жизнь.

Пока ехала, плакала. Тяжело быть одной. Пустая квартира, холодная постель. А счастье ведь совсем рядом витало. Но в доме надолго не задержалось. Чуть коснулось ее крылом — и опять улетело прочь.

* * *

Всех погибших в Центре реабилитации похоронили на одном кладбище, неподалеку от кольцевой. Директриса Лейле шепнула: «Повезло вам. Специальное распоряжение было. А то бы таскались за сто километров».

Но сорок по МКАД в начале буднего дня — тоже испытание. Лейла даже плакать перестала — теперь нервничала, что на работу опоздает, бросалась из ряда в ряд, пыталась, не слишком умело, ускориться. Ей сигналили, крутили у виска, но никто, по счастью, не зацепил. Удалось добраться благополучно. Обычную черно-оранжевую машинку из каршеринга, которая следовала за ней всю дорогу, девушка не приметила.

Путь на кладбище преграждал шлагбаум. Рядом топтался сторож — нос сизый, руки подрагивают, трубы явно горят. Лейла не любила пижонить, но сегодня выхода не было. Сухо спросила:

— Сколько стоит проехать внутрь?

— Только катафалкам.

— Мне некогда. Сколько?

— Триста? — вопросительно молвил пьянчуга.

Спорить не стала — сунула три купюры.

Лихо, почти как в боевике, пронеслась по кладбищенским дорожкам. Выскочила из машины. Вот они, свежие могилы.

У двух не задержалась — быстро перекреститься, положить конфетки — цветами она не запаслась.

А дальше застряла надолго. Снова плакала. Смотрела в небо — все ей казалось, что здесь, на кладбище, душам усопших самая возможность, чтобы показаться. Дать хоть какой-то знак.