Брат Солнца

  - Ты знаешь, Аркаша… - сказал гость и задумался, - похоже на разборки какие-то. То есть, кто стрелял – не важно, - пусть даже он сам свой сортир расстрелял для привлечения внимания. Даже, скорее всего так. Но народ может подумать: «Ну, как обычно… Знаем-знаем… Все они там одним миром мазаны… Бандит на бандите» Сейчас это не нужно, да и на липу уж больно смахивает, на анекдот какой-то. В сортире… - не солидно… Новость прошла – и этого достаточно, опираться на эту тему не нужно.

  - Про сортир мы ничего не сообщали…

  - Я понимаю. Но может всплыть…

 Он помолчал немного и переспросил:

  - Брезгунов?.. – не слыхал про такого. Это какой-то их, местный. Инициатива на местах, так сказать…

  - Инициатива на местах? – удивился Проклов.

  - Ну а что ты хочешь?… У нас, знаешь ли, демократия… - Проклов понимающе улыбнулся. – А вообще, не задавай глупых вопросов, Аркаша… Не наше с тобой это дело…

  - Может, рюмку чая? – почти перебил гостя Проклов, чтобы погасить поднятую им же самим тему.

  - Рюмку? Рюмку – можно. А что там у тебя?

  - Прошу в кабинет – там и разберемся.

  - И поговорим…

 Проклов вытащил кассету из магнитофона и они вышли. Артем лежал и не мог поверить в то, что произошло. «Я только хотел посмотреть сюжеты, – думал он, - а тут – такое!».

 Когда через десять минут вернулся Леша, Артем сообщил ему, что он теперь останется за стойкой и будет спать до первых автобусов.

  - Валяй, - сказал Сашин, - только пиво отдай.

 Он отдал пиво, опять накрылся синей тряпкой, закрыл глаза и подумал: «Штирлиц спал, но знал, что…»

 За несколько часов до Вереницинского рейда по тылам противника Анатолий Михайлович сидел на веранде своего нового дома в Луговом, стриг лук и обдумывал план дальнейших действий. Системно и последовательно, как раньше, голова работать отказывалась, всплывало то одно направление, в котором нужно поработать, то другое. Больше он думал о том, как бы не засветиться, по крайней мере, в самом начале. Жизнь сложилась такой, какая она сейчас есть, и менять ее было нежелательно. Да и делу это могло повредить. Все это заставляло нервничать и не давало сосредоточиться.

 Беспокоил и утренний разговор с Костькой. Пока работы не было, парень вполне мог сорваться и найти себе приключений. Хотя он стал, конечно, старше, и это могло его удержать от необдуманных поступков. Пришлось его тоже нагрузить расследованием, - чуть-чуть.

  - Ты, Михалыч, давай придумывай чего-нибудь, а то сам знаешь – мне простаивать нельзя, - сказал тогда Костька.

 Бусыгин, действительно, это знал. Константин Иванович Кашин ни по призванию, ни по происхождению не был криминальным элементом. Кражу, за которую он сел когда-то в подростковую колонию, он совершил сам не зная зачем, - влез в дом к дачникам и, как сорока, вытащил все, что блестело – от хрустальной вазы до коробки с блеснами и виброхвостами. Дачники пошли на принцип и засадили его на пару лет. Он отсидел и вернулся. А жизнь была по-прежнему штука непонятная, - надо было зачем-то каждый день жить и при этом не помирать со скуки. И чтобы ее – скуки - не было, он тянул время от времени у дачников разную мелочь. Причем не зимой, когда никого из них не было, - это было неинтересно, а летом или весной, когда хозяева могли нагрянуть с минуты на минуту, - чтобы пощекотать себе нервы. И очень ему нравились разговоры, которые возникали потом в селе, - «кто же это сделал», «и ведь не побоялся» и тому подобные. А лет-то ему было уже за двадцать… Наконец его поймал за руку будущий «дядя Толя» и «Михалыч»  - в своем супермаркете. Костька ждал вызова милиции, протокола, задержания; но вместо этого бывший следователь заглянул ему в глаза, что-то там такое для себя определил и высказался про еще одну раздолбайскую башку, которая если приведет своего хозяина еще раз на нары, – то обратной дороги уже не будет. И еще, до кучи, привел в пример Августина Аврелия, который по молодости полез в соседний сад за грушами, - со всеми его объяснениями по этому поводу.

  Кашин про Августина выслушал, потом, естественно, наплевал на все это воспитание и ушел, не попрощавшись. Однако, послонявшись пару месяцев по родному Луговому, он зачастил в Старосельский супермаркет, какое-то время присматривался  к Бусыгину, а потом, при случае, спросил:

  - Ну и чё там этот… Аврелий?

 Бусыгин усмехнулся и ответил:

  - Да ничё. Крестился в христианскую веру.

  - Опа! – сказал Кашин, - неожиданно…

 Потом они поговорили про Костькино житье-бытье. Про отца, которого сбила машина, когда Костька был маленьким, про мать – бывшую доярку, оставшуюся не только без коров, но и вообще без совхоза. Про школу, которую Костька, как ни странно, любил, хотя и перебивался в ней  – в отличие от Августина Блаженного - с двойки на тройку и прогуливал уроки. Он считал учебу в школе полезным занятием, «но не для меня».