Брат Вульф

Они молчали. Большинство из них спали, а те двое, что еще бодрствовали, лишь враждебно смотрели на меня. Камеры были вычищены, и старый Генри ушел.

Я мог бы подняться в свою комнату и попытаться уснуть, но мне было очень тревожно, и я мог только ходить взад и вперед по кухне. Я все еще надеялся, что услышу стук в дверь и это будет Том Уорд. А еще лучше, если бы я услышал, как поворачивается ключ, то понял бы, что это они оба, потому что Джонсон всегда носил в кармане связку ключей от дома. Через некоторое время я сел на стул. Я почувствовал невероятную усталость и, несмотря на свое беспокойство, вскоре заснул.

Следующее, что я помню, было утро, и яркий солнечный свет струился через окна.

Меня тут же затошнило от беспокойства. Что же могло случиться с Томом? Я обещал ему, что отправлюсь в Чипенден, если он не вернется до рассвета, но решил дать ему еще немного времени. Несколько часов, конечно, не помешают? Все еще оставался шанс, что он мог спасти Джонсона, и они вскоре вернутся. Не стоит причинять Алисе ненужное огорчение. Поэтому я решил приготовить завтрак и подождать.

Джонсон заплатил старому Генри, чтобы тот хранил запасы еды в буфетах, но тот не очень хорошо справлялся с работой. Первое яйцо, которое я расколол, оказалось тухлым и заваняло на всю кухню. Больше есть было нечего, и мне пришлось довольствоваться несколькими сухими полосками соленой говядины.

Я прождал почти до полудня, прежде чем решил, что больше не выдержу. Я взял кусок черствого сыра, сунул его в карман и приготовился идти в Чипенден. Я решил сначала зайти к старому Генри и сказать ему, чтобы он продолжал присматривать за ведьмами в подвале и принес им немного свежей еды.

Как оказалось, в этом не было необходимости. Он пришел сам.

Я услышал, как в замке повернулся ключ, и бросился к входной двери, думая, что это Джонсон и Том. Но это был старый Генри, который встретил мой взгляд с лукавой усмешкой.

- Он здесь, милорд! - закричал он. - Именно так, как я вам и сказал!

Сбитый с толку, я посмотрел через его плечо – и увидел большую группу людей на улице передо мной. Один из них был верхом, остальные-пешком, и хотя все они были одеты как монахи, у них были копья, дубинки и мечи на поясе. Я также узнал двух безоружных монахов из аббатства. Одним из них был брат Хэлсолл, монах, отвечавший за послушников.

Он пристально посмотрел на меня, затем шагнул к двери и довольно грубо оттолкнул Генри в сторону. Старик громко запротестовал, но Хэлсолл проигнорировал его и, схватив меня за руку, заговорил мне на ухо почти шепотом:

- Беспрекословно подчиняйся всем указаниям Инквизитора, брат Беовульф. Я постараюсь помочь тебе, если смогу, но тебе грозит суровое наказание.

Именно тогда я понял, кто был тот большой человек на черном коне. Это был отец Ормскирк, Инквизитор, который получал приказы непосредственно от нового епископа Блэкберна. Он был ответственен за то, чтобы судить и сжигать ведьм. Но что же я такого сделал? - Со страхом подумал я. Почему я в опасности? И что они собираются со мной сделать?

Они не связывали меня веревками – но в этом и не было нужды. Меня повели обратно в аббатство в окружении вооруженных монахов, а Инквизитор ехал впереди на своем большом черном коне; у меня не было ни малейшего шанса спастись.

Путешествие заняло всего пару часов, но показалось мне гораздо более долгим. У меня голова шла кругом от мыслей. Я не думал, что сделал что-то плохое. В конце концов, аббат приказал мне работать на Ведьмака Джонсона – и я пытался помочь освободить невинного человека из когтей Ада.

Однако я слышал о новом епископе Блэкберна достаточно, чтобы сильно встревожиться. Монахи сплетничали о нем: некоторым не нравилось, как он ведет себя, но другие были полны энтузиазма и поддерживали его рвение. Он стремился увеличить богатство Церкви, когда это было возможно, и хотел искоренить всех адских тварей – особенно ведьм. Он объявил о своем намерении назначить трех новых Инквизиторов, первым из которых будет Мэтью Ормскерк. Он был на задании – и мне оставалось только надеяться, что я не стою у него на пути.

Когда мы добрались до аббатства, монахи обыскали меня и, к моему ужасу, конфисковали письмо, которое том просил передать Алисе. А теперь я подвел его уже дважды.

Затем они отвели меня в одну из камер, отведенных для послушников в первую неделю их пребывания в аббатстве. Она была очень спартанской, с голыми стенами, деревянной скамьей для сна и открытым окном, через которое врывался холодный воздух. Это было сделано для того, чтобы дать нам, молодым монахам, вкусить новую жизнь, в которую мы вступили, и быстро отучить нас от домашних удобств. Через неделю нас перевели в камеры, которые были чуть более удобными. Это сработало: я помню, что чувствовал себя очень благодарным за улучшение.