Брать живьем! 1919-й. 2

– Горяч, – сказал я, имея в виду Воронина.

– Для чекиста это большой недостаток. Еще и мнительный сверх меры. С утра о контре твердит, затерзал задержанных купчиков и офицеров, виноватых только в том, что осмелились выйти встретить Мамантова. Нет сомнения, некоторых нужно подержать за решеткой, а остальных как следует отчитать и отпустить по домам. Воронин же вгоняет всех в ужас, застенками грозит, практикует мордобитие.

– Речь шла о прочесывании ярлуковского леса?

– Да. Еще вчера решили.

– Я тоже поеду, все-таки следует осмотреть место гибели милиционеров.

– Хорошо… Тут вот еще что. Врач Афонин в морге вынул пули из спины Соколова. – Он выдвинул ящик стола, достал коробочку и открыл ее. – У пуль есть одна особенность. Видите, две глубокие бороздки, вот здесь?.. А теперь взгляните на другую.

Осмотрев пули, я сделал однозначный вывод:

– Выпущены из одного ствола.

– Cовершенно верно, из нагана. Не исключаю того, что курок спускал сам главарь бандитов.

– Вполне возможно… А где жили Соколов и Зайцев?

– На 1-й Царицынской. Для справки, Соколов был вдовцом, супруга его скончалась год назад от тифа. Жил с тещей, Евпраксией Тихоновной, и сыном Александром. У Зайцева остались жена, Прасковья Сидоровна, и двое детей.

– Как бы побеседовать c вдовой Зайцева и тещей Соколова.

Иванов внимательно поглядел на меня, пожевал губами.

– Я уже разговаривал с ними. О кладе они знают столько же, сколько и мы.

– И все же.

– Хорошо, хорошо… Нетесов!

В дверном проеме показалась черноволосая голова.

– Подкинь-ка товарища Нечаева к дому Соколова и Зайцева!

– Будет сделано! – козырнул парень.

Я встал со стула и, прежде чем выйти из кабинета, бросил взгляд в окно.

– Антон Сидорыч, извозчиков снаружи не убавляется. Никто из них, кажется, и не думает уходить.

Милиционер развел руками.

– Уж что только не делал: принимал самых недовольных, беседовал с ними, доводил крайнюю необходимость мобилизации лошадей…

– Понимают?

– Не очень, сознательности маловато.

***

Cемьи убитых милиционеров жили в двухэтажном доме, перед которым был разбит ухоженный палисадник с кустами сирени и цветами. Нетесов остался в пролетке, а я прошел в дом и постучал в дверь, обитую дермантином. Рядом с ней стояла крышка гроба. На порог вышла вдова Зайцева. Она была полноватой, круглолицей женщиной с небольшими голубоватыми глазами, в которых пряталась неизбывная тоска.

– Здравствуйте, Прасковья Сидоровна, – сказал я и показал свое удостоверение. – Знаю, что вам уже задавали вопросы. Но я хотел бы уточнить кое-что.

– Ничего, уточняйте.

– В день прихода мамантовцев вас с детьми отправили в Дерновку, верно?

– Верно.

– Потом туда прибыл и ваш муж. Скажите, он никуда не отлучался из деревни?

– Нет, все время оставался при мне и детях.

– Он рассказывал вам о своих лесных приключениях?

– Кое-что из него вытянула, – ответила хозяйка, прижимая к себе своих детишек, пятилетнего мальчика и трехлетнюю девочку. – Николай у меня молчуном был, Царствие ему Небесное. Цигарку в рот воткнет и носом в газету. Спрашиваю, тяжко пришлось-то? Ничего, говорит, от казачков утекли, а лес, мол, как лес: кругом птички, зверьки разные да вечный сумрак. Про саквояжи те cказал так: «Откопал их кто-то». И ругательство свое извечное добавил: «Бога душу мать!»

– Cпасибо, примите мои соболезнования… А Соколовы где живут?

– Прямо над нами.

Я поднялся этажом выше. И здесь стояла крышка гроба. Слегка поскрипывающую дверь открыла высокая старушка с прямым длинным носом и острым подбородком. За ее спиной прятался вихрастый мальчишка лет восьми с карандашом в руках и альбомом для рисования. Я показал ей удостоверение.

– Мои соболезнования, Евпраксия Тихоновна. Ответите мне на несколько вопросов?

– Что ж, отвечу.

– За время вынужденного житья в Дерновке ваш зять никуда из нее не отлучался?

– Нет, такого не припомню…

– Ну, может быть, это случилось ночью, когда в доме, где остановилась ваша семья, все спали?

– Не думаю…

– А я вот как умею рисовать! – воскликнул внук старушки, сунув мне в руку альбом.

Я бегло просмотрел несколько рисунков. Мальчик достаточно умело отобразил на бумаге соседние дома, экипажи, катящиеся по улице, пешеходов, поле с подсолнухами, разных лесных зверушек. Получались у него и лесные деревья. Мне приглянулась корявая сосна на одном из последних рисунков. Ее треснувший ствол согнуло чуть выше земли так, что он вполне мог служить лавочкой для грибников.

– Сашенька неплохо рисует, правда? – Старушка с нежностью погладила непокорные волосы внучка. – Зеновий, который в детстве и сам рисовал, думал определить его со временем в художественную школу.

– У мальчика определено есть талант… Cкажите, а зять делился с вами подробностями пребывания в лесу?

– Рассказал все как есть. Очень переживал, что сумки с драгоценностями исчезли… Боже мой, недавно потеряла дочку, теперь ушел из жизни Зеновий. Придется одной поднимать внука, а это ох как непросто!

– Вам обязательно помогут, Евпраксия Тихоновна. Еще раз, мои соболезнования.

Я спустился вниз и сел в пролетку. Нетесов, развернув лошадь и стегнув ее кнутом, поинтересовался: