Брать живьем! 1919-й. 2

– К сожалению, да… Поможете мне? Нужно одно дельце сделать.

– Какое? – насторожился Денис.

– В телеге под мешком с ветошью лежит толстая тетрадь. Сможете незаметно взять ее и принести мне.

– Проще пареной репы! – махнул рукой Денис. – Скажи, Борька?

– Мы в два счета! – улыбнулся упитанный конопатый мальчишка.

– Имейте в виду, что лошадь с телегой забрал себе тот высокий казак, что стрелял в меня. Не попадитесь ему на глаза!

– Ладно, поостережемся… А вы не ранены?

– Нет, промахнулся казак… Обо мне никому ни слова! Молчок! Второго расстрела я не переживу.

– Хорошо! – почти в один голос заверили меня ребята и мгновенно скрылись из глаз.

Вернулись они минут через двадцать, возбужденные и счастливые. Толстую тетрадь из-за пазухи достал Денис. Отдав мне ее, он коротко отчитался о проделанном:

– Прибежали мы к месту, где стояла телега, а ее уж нет. На ней по улице тот высокий казак едет. Мы за ним припустили. Подбегаем, он песню под нос напевает, ничегошеньки не слышит. Я глянул в телегу: точно, тетрадка виднеется из-под мешка. Схватил ее, сунул за пазуху и тикать обратно!

Я аккуратно открыл заветную тетрадь. В глаза бросилась верхняя строчка на первом листе: «Дневник подъесаула С. Благородова».

– Вы настоящие храбрецы! – похвалил я сорванцов. – А теперь ступайте по своим делам. Сюда больше не приходите. Не дай Бог, казаки заподозрят неладное! Тогда мне несдобровать.

Глава 3

Дождавшись темноты и положив дневник за пазуху, я выбрался из оврага, крадучись добрался до сельской околицы, и углубился в степь, держа общее направление на северо-восток. Перебегая от рощицы к рощице, благополучно избежал встреч с несколькими казачьими разъездами. Спина и бок от удара нагайкой ныли, но не настолько, что бы я придавал этому большое значение.

Где-то через полчаса по линии моего бега замаячили сады и жилые строения. Что это? Хутор?… Есть хотелось как из пушки, поэтому я без опаски постучал в дверь крайнего дома и попросил кусок хлеба у мужчины средних лет. Дал, не пожадничал, да еще и кружкой холодного кваса угостил.

– Что это за хутор? – спросил я у него.

– Нечаевским называют.

Мое сердце нырнуло вниз, а потом забухало в груди.

– А Ионычевы где живут?

– Да тут и живут, квасом тебя угощают.

Боже мой, Ивлий Ионыч! В этот момент на крыльце появился со свечой молодой светловолосый парень.

– С кем это ты разговариваешь, папаша?

– С прохожим человеком, Федь.

Федор Ивлиевич, прадедушка!.. Я его слегка помнил. Когда приезжал в деревню, он большей частью бродил с клюкой по старому саду, либо грелся на солнышке, сидя на лавке у дома.

Держа свечу перед собой, он спустился с крыльца и встал подле отца. Какое-то время мои прямые предки смотрели на меня, а я на них! Меня охватило волнение. Что им сказать? Что я их потомок, пришелец из будущего?.. Ну, уж нет, не стоит…

– Ладно, паренек, – сказал Ивлий Ионыч, забирая у меня кружку. – Прощевай! Дела у нас на дворе.

Я провожал их взглядом до тех пор, пока они, поднявшись на крыльцо, не скрылись за дверью. А затем возобновил бег. Железную дорогу я пересек южнее станции Прибытково. На берегу пруда у восточного конца деревушки Прудки остановился. Вот тут мы с отцом таскали карасиков, здесь жгли костер, варили уху, ставили палатку… Отец говорил, что поблизости от этих мест жили наши предки… Когда мы здесь ночевали? Лет девяносто тому вперед!.. М-да, почти как у Кира Булычева…

Легкой трусцой я миновал хутора, принадлежавшие ранее дворянам Зацепиным и князьям Волконским, обогнул крупное село и оказался в лесу, под кронами вековых сосен, а затем и на лесной дороге. После непродолжительной пробежки показалась прогалина дальнего кордона. В крохотных окнах ни огонька! Похоже, лесник после моего отъезда, как и советовал Яркин, свалил в город.

Взяв из погреба наган, я оставил кордон и побежал по обочине лесной дороги вперед, к Петродару. Из ночного бора доносилось уханье совы и мерное пение сверчков. Где-то в отдалении дали о себе знать волки, но их протяжный вой не произвел на меня впечатления. С заткнутым за пояс револьвером я чувствовал себя в безопасности и даже позволял себе на бегу напевать песню Whitesnake «Forevermore», подражая интонациям Дэвида Ковердейла. Любовь к добротному хард року и прог-металу привил мне отец. Творчество «Deep Purple» запало ему в душу еще в начале 1970-х с прослушивания «in Rock» и «Fireball».

До города я добрался ближе к утру. Постучался в окно к Светловскому, отдал ему дневник и пошел к себе на Базарную отсыпаться, пообещав утром рассказать о своих приключениях.

Пробудился я в десятом часу. Одевшись в гимнастерку и галифе, выпил чаю с двумя бутербродами и, взяв выданную Маркиным одежду, постучался к Лидии. Дверь она открыла с сонным видом, но увидев меня, сразу оживилась, радостно блеснув глазами.

– Данила!.. Как ты, в порядке?

– Все хорошо.

– Что с заданием, выполнил?

О своем плене и расстреле я решил умолчать и ограничился коротким рассказом.

– В общем, справился с заданием, так скажем. На службу вот собрался. И вечный бой, покой нам только снится…