Братья

Братья, обычно любившие пошуметь, даже не протестовали. Когда поздно вечером, лежа в кровати, я спрашивал почему, они отвечали, что молчат точно так же, как сама домработница: на всякий случай, чтобы не сказать лишнего.

Постепенно мы вообще перестали подавать голос. Мы считали каждый прожитый день. Исподлобья смотрели на домработницу и выражали своим телом, что о ней думаем. Мы опускали вниз уголки рта, сутулили спины, втягивали животы – вот что мы о ней думали.

И хорошо, что мы молчали и не успели сказать ничего лишнего. Потому что, когда домработница была у нас в последний раз, она пошла к своему фургончику и достала огромный пакет. Развернула бумагу и показала нам лоскутное одеяло. И даже произнесла несколько слов. Сказала, что сшила это одеяло сама. Что мы работали над ним все вместе, что это подарок маме к ее выздоровлению. Она указала на нас, а потом на кусочки занавесок, рубашек, брюк, наволочек и летнего джемпера, а также корсета, из которого были вытащены косточки.

Закатившиеся деньги

В ночь с воскресенья на понедельник наш дом снесли. Без подъемных кранов. Три человека с кувалдами поднялись на чердак и начали все крушить. Сбили черепицу, разломали стены, раскрошили двери в щепки. Все-все разлетелось на мелкие кусочки.

Сидя на шкафу, я смотрел, как они принялись за второй этаж: проделали дыру в полу спальни и стали ссыпать через эту дыру строительный мусор. Когда дошло до гостиной на первом этаже, над головами у нас уже было только голубое небо, и гостиной на самом деле уже не было, потому что там, где мы раньше сидели вокруг камина, теперь лежали балки и битый кирпич с остатками обоев из комнат второго этажа.

Я забрался на эту кучу мусора и спросил у рабочих: неужели им нравится такая работа? Они ответили:

– Нет, нет, это ужасная работа. Никто не любит ломать дома. Мы делаем это только ради кладов. Ради золота, спрятанного в водосточном желобе. Или ящика с драгоценностями в дымоходе. Или коробки, замурованной в нише. И в любом случае во всех домах есть закатившиеся деньги.

– Закатившиеся деньги?

– Монеты, которые люди годами роняли из карманов и не подбирали, а потом нечаянно замели под плинтус или в щель в полу. Знаешь, какая со временем набирается сумма?

– Понятия не имею! – сказал я и попытался представить.

Я видел, как мама подметает пол, а папа ходит по дому шаркающей походкой, и слышал, как под плинтус катятся монеты и там их собирается целая куча. От одной этой мысли у меня прямо дыхание перехватило. Я с трудом нащупал выключатель ночника.

Братья проснулись с ворчанием, захрюкали, как поросята, стали тереться лицом о подушку, как о теплую мамину грудь. Они не спрашивали, в чем дело и почему я среди ночи принялся искать тапочки. Мы все время от времени вылезали ночью из кроватей – в туалет или попить водички.

Я встал на четвереньки и прижался щекой к полу. Увидеть, что там под плинтусом, не получалось: глаза были слишком высоко, даже когда я распластался по полу. Я начал елозить по линолеуму, будто пол – это песок и мне надо в него зарыться.

Мой брат свесил голову с кровати.

– Чокнулся, что ли? – спросил он.

Краешком глаза я видел, как надо мной появляются лица остальных братьев. Все смотрели на меня и качали головами.

– Давно это с ним? – спросили они у брата.

Я перевернулся на спину и посмотрел вверх – ни на кого из них, просто вверх. Я сказал, что им наверняка неинтересно, что у меня было видение о закатившихся деньгах, но ведь им деньги не нужны.

– Что тут такого, – сказал я, пожал плечами, повернулся к братьям спиной и начал считать про себя до трех.

На счет два первые братья уже попадали на пол, как мешки с песком. Они так пыхтели от волнения, что какое-то время не могли сказать ни слова и только тыкали меня в бок, требуя объяснений.

– Что ты сказал? Повтори-ка!

Я молча улыбнулся братьям, поднял указательный палец вверх, затем указал на плинтус. Там, у самого моего носа, я только что обнаружил монетку. Монетка была медная, много на нее не купишь, но это было доказательство того, что я не чокнулся. Я вытащил монетку из-под плинтуса ногтем. Поднял ее вверх, запыленную и запачканную в чем-то черном.

– Да-да, – сказали братья.

– Да! – сказал я, радуясь, что они меня поняли.

Но братья меня не поняли. Покачали головами, не глядя на меня, и расползлись по своим кроватям. Они смеялись надо мной и говорили при этом по-английски и по-французски, чтобы подчеркнуть, что у них своя компания.

Ну и ладно. Я так и остался лежать на полу, пока братья не заснули. На следующий день нашел еще несколько монеток, которые могли стать началом миллионного состояния. Завернул монетки в бумажку и сунул за плинтус. И еще написал записку для тех рабочих, которые когда-нибудь придут сносить наш дом. Надеюсь, написал я, что они обрадуются находке. Потом я перебрался в другие комнаты и принялся сколачивать уже собственное состояние: нашел половинку почтовой марки, мамину шпильку для волос, кнопку, обрывок газеты с куском заголовка «ИПЛОМА», старую задубевшую жевательную резинку и несколько медных монеток.