Братья

Ревнители. Братья святого Краснопева, заточившего целую семью, — а люди даже не подозревали, что привезённую ими книгу провозгласили запретной. И вот любимица праведной Аэксинэй разрешилась от бремени едва ли не в тот самый день, когда на головы узникам посыпались камни. Скоро мужнин голос перестал отзываться из дальней каморы, и с Шерёшкой остались лишь «распоясанные» за стенами справа и слева, а маленькая дочь тянулась к груди, но у матери не было для неё молока… «А потом к нам склонилась Владычица. Всякий рождённый узрит впереди смерть…»

Ворон вдруг спросил:

— Учитель, кто такой был Гедах Керт?

Он никак не ждал, что Ветер засмеётся в ответ.

— Почему «был»?

— Так в родословных книгах листки вынуты… Когда я на стене прочитал…

Ветер усмехнулся:

— Ты, чудо лесное, Гедаха этого очень хорошо знаешь.

— Я?..

— Ты видел его в Житой Росточи, когда я там долю крови забирал для Владычицы. Только он давно сложил царственноравное имя. Теперь он предпочитает зваться Кербогой.

Ворон открыл рот. И молча закрыл.

Ветер продолжал:

— Под самую Беду Круг послал меня в Царский Волок — устраивать воинский путь, способлять Краснопеву… — Он помолчал немного, передохнул, говорить было трудно. — Приехал я уже на развалины. Я увидел глыбы, ставшие могилой ревнителя, и узников, чудесно обойдённых гневом Справедливой. Я и решил, что помилованные Владычицей более не подлежат земному суду.

— Тётя Шерёшка рассказывала, ты её на руках вынес…

Ветер посмотрел на Ворона, улыбнулся:

— Я же не Краснопев с его святой непреклонностью. Я вытащил наружу несчастного старика с урезанным языком… молодую мать, превращённую в безумную ведьму… и боговдохновенного Гедаха, которого, полагаю, ещё долго будут помнить после того, как наши с тобой имена сотрёт время. Ревнитель его не казнил только потому, что смерть человека такой знатности требует царского разрешения. А царь Аодх то ли не успел разрешить казнь, то ли не пожелал.

— И ты… пошёл против мудрецов Круга…

— Я не захотел остаться в глазах людей погубителем чудесного стихотворца. Я предпочёл взять с него слово — если уж петь о Владычице, то лишь так, как велит Круг. Это слово он пока держит, а я его и не трогаю. — Ветер помолчал. — Вы, сыновья, можете не бояться, что Круг меня отсюда на высшее служение заберёт, не гожусь я для этого. Ну и я, сколько смогу, Люторада подальше от Чёрной Пятери держать буду… Я вас торить пытаюсь верными воинами для Владычицы и государя. А ревнителей, чтобы волю Круга блюсти, без нас на свете довольно.

Ворон долго молчал, чувствуя, как одно складывается с другим, делается понятней. Вот только в мире, казавшемся обжитым и постижимым, вдруг резче обозначились непроглядные тени.

— Учитель… — выговорил он затем. — Так они тебя теперь… за Шегардай… за то, что снова певца отпустил… из-за меня…

— Вот чего не боюсь, — хмыкнул Ветер. — Врать не буду, я тоже об этом думал сперва. Но люди уже доносят, что Люторад со старцем определили Брекале покаянный урок: сколько было у него хулительных скоморошин — во искупление каждой сложить по две хвалебные песни. Ну и, само собой, обращённицу.

— Жил скоморох, гонитель Правосудной… — немедленно пропел Ворон. — Праздный народ смешил он на торгу…

— А дальше?

— В городе Шегардае многолюдном, там, где дворец стоит на берегу…

Ветер заметил:

— Пока больше получается про Шегардай, а не про обращение.

Дикомыт пожал плечами:

— Горожане вечем стояли. Дворец будут заново строить.

— Я знаю.

— Учитель, а как думаешь, Фойрег тоже отстроят?

Ветер даже удивился:

— Фойрег?..

— Тётя Шерёшка рассказывала, — смутился Опёнок. — Про дворцы, стены…

— Много лет назад я ездил в Фойрег. Воистину, царский был город, — вздохнул Ветер. — Теперь, говорят, и места не найти, всюду лишь оплавленный камень. Там скалы таяли от жара… тёкли, словно воск… — Задумался, неожиданно спросил совсем о другом: — Так ты правда в Шегардае пел на торгу? Или всё врут люди?

Ворон застыдился, опустил голову. «А как было иначе? Я просто не хотел, чтобы ты… чтобы они тебя…»

— Не врут… Пел.

— Прямо на торгу? В людской толпе?

— Воля твоя, учитель… Пришлось.

Ветер заслонил ладонью глаза:

— Слышала бы Айге… У тебя в родне все такие?

— Какие?

Пока источник подбирал слово, в трубе зашуршало, из каменной пасти вылетело чёрное облачко.

«Лыкаш!» — сразу подумалось Ворону.

— Инберн старые времена вспомнил, — засмеялся Ветер. Закашлялся, сморщился, но смеяться не прекратил. — Когда мы новыми ложками были, он в поварне живмя жил, а мы с Космохвостом без конца наказанные сидели… Достанешь?

Ворон принёс свёрток, сдул сажу.

— Ешь, сын, — сказал Ветер. — У тебя небось после Шегардая куска во рту не было.

Ворон мотнул головой:

— Нет, отец. Пополам!