Братья

Снаружи, комкая шапку, смиренно вошёл босомыка. Дождался позволения, с поклонами приблизился к дармовому столу, куда блюдницы складывали обрезки, остатки. Согласно общему разумению, там потчевал скудных святой царь Аодх. Тот, что одевал сына в простенькую рубашку, пускал играть с уличными детьми: устрашись, чужестранец, пинать маленького оборванца!

Нищий поклонился образу над столом. Прилично взял, сколько убралось в горсть. Поклонился ещё, направился вон.

Людское кольцо раздалось. По полу на четвереньках пробежал полуголый человек, вскочил, бросился с кулаками назад. На пути возник Харлан. Единственной ладонью встретил занесённую руку, что-то сделал, быстро и незаметно… проигравшийся, взвыв, кувырком вылетел в дверь.

— Памятуй впредь: игра предатель, — проводили раздетого. Кто-то додумался продолжить:

— Зато кистень друг.

— Ну тебя, на свин голос будь сказано!..

— А то что? Кого от игры силой гнать надо, чтобы последние штаны на теле унёс, тот и в шайке корысти не доищется.

— Оно верно, только сперва дубинкой по головам намахаться успеет. А в лодыжки проехал, одного себя обидел.

— А у кого жена? Дети малые?

— Бабе поделом. Умей мужа придержать, коли соблюсти себя не способен.

— Вон Кокурина баба уж как к мужу ни плакала, чтоб сына признал…

— И богато выплакала?

— Люди бают, побил.

— Неладно…

— Неладно. А и мужа с женой разбирать не рука.

Двое мужчин за неприметным угловым столом окликнули жавшихся в сторонке подростков:

— Идите-ка сюда, малыши.

Ребята немного смущённо двинулись в ту сторону.

— Ты за мной, — придержал старшенького харчевник. — Пошли, снедного дам.

Младшие приблизились к столу, поклонились.

— Право тебе ходить, господин великий законознатель… И тебе на все четыре ветра, дядя Машкара.

У того под рукой челом вниз лежал неотлучный снаряд: вощёная цера с костяной палочкой для письма. Отрок, державшийся впереди, вежливо спросил:

— Открыл ли что нового в судебне, дядя Машкара?

Мужчина улыбнулся. Седые волосы, ничем не примечательное лицо… если не всматриваться в глаза, мерцавшие пламенем жирника. Они помнили солнце и удержали его свет, не померкнув с годами, следя, как ручейки судеб звонко плещут на перекатах и глохнут, исчезая в трясине. Между Машкарой и Цепиром на столе была рассыпана зернь. Прямоугольные костяные пластинки, одна сторона чистая, другая узорная. Странно, костяшки были явно разложены не для игры.

— Я видел, — ответил отроку Машкара, — как сытый кот поломал крылья залётному воробью и даже сам есть не стал, слишком торопился к сметане. Теперь уже никто не услышит песенку, которую воробьишко мог бы нам прочирикать. И ведь мы даже не знаем доподлинно, он ли склевал хлебные зёрна.

Паренёк долго молчал, глядя в пол. Думал. Поглядывал на Цепира.

Машкара заговорил снова:

— Я видел, как молодые коты храбро кидаются на злых крыс, дают им отряха. Однако после зарастают жирком.

— Дяденька…

Машкара вскинул руку. В крытом дворе, где шёл торг, затеялся шум, поднялась громкая ругань. Любитель узлов склонил голову, с предвкушением взялся за церу. Писать, правда, так и не начал.

— Сколь мало изобретательны эти люди, — разочарованно вздохнул он погодя. — Кто поверит в их торговую и воинскую смекалку, если они даром губят красное слово… Говори, дитя. Что ты хотел?

Мальчик подумал ещё, собрался с духом, начал заново:

— Дяденька Машкара… Подсказки прошу. Сытый кот и воробушек… Мог ли что-то сделать видевший всё это котёнок?

«У которого пока не то что когтей — даже вслух мяукнуть не позволяют…»

Взгляд Машкары потеплел.

— Котёнок, — сказал он, — мог дать паутинке случая пролететь мимо. Но, вижу, он изловил её и намотал на усы.

Хромой царедворец смешал зернь на столе. Посмотрел на притихших подростков, спросил о другом:

— Чей стяг ходили смотреть?

Ребята встрепенулись, начали переглядываться. Если Невлин сведает об их вылазке, то не от Цепира. Это они давно поняли. К тому, что законознатель, в точности как Космохвост, обоих видел насквозь, — привыкнуть не удавалось никак.

— Потыки Коготка, — ответил голосок из-под вороха кудрей, падавших на остренький нос.

— Мы умеем ждать, — весомо добавил братишка. — Дождёмся.

Машкара улыбнулся отроческой решимости.

— Один человек, — начал он, по обыкновению, загадочно, — пришёл к нашему доброму Харлану и давай спрашивать: «В который день к тебе заглянуть, чтобы калача поесть с ореховой травкой?» Как по-вашему, что ответил Харлан?

Крепкий паренёк напряжённо хмурился.

— В ухо дал? — пискнул тощенький.

Машкара рассмеялся:

— Он сказал: «Сегодня у меня в печи капустный пирог. Завтра будет жареная камбала с горлодёром, а послезавтра — печёный гусь и грибы. Всё вкусно, всё стоит отведки!»

— А тот человек что?

— А тот человек сказал: «Нет! Лучше голодом захирею, калача дожидаясь!»

— И Харлан…

— И тогда Харлан в самом деле дал ему в ухо.

Посередине комнаты возобновилась игра. Стучали по полу козны, то и дело вспыхивал спор, какой стороной легла очередная лодыжка, есть ли «ладня», кто оказался «постным» и какой рукой следовало «стрекать».