Братья

Завлекло избушку тьмой,
Измерцался яхонт мой.
Развязался поясок,
Отзвенел твой голосок.
Ты привстань, моё дитя,
Вновь дыханье обретя.
Резвы ножки распрями,
В ручки бавушку возьми.
Мой сынок, на твой помин
Кружевной спекла я блин.
Все едят, покуда свеж,
Только ты один не ешь…

Светел хотел сказать ей, что Сквара живой и обязательно вернётся, но не посмел. Ему стало страшно. Он увидел, как нахмурилась Корениха, уже кроившая старую тельницу на лоскуты. Повернулся к отцу… Жог, сидя на лавке, тёр здоровой рукой живот, кривился, точно от боли. Когда бабушка бралась за жгучую мазь, он терпел крепче. И губы у него были какие-то синие… Светел подоспел к нему, сел рядом.

«Атя?..»

Огонёк отца бился и трепетал над пустотой. Светел в ужасе приник к нему, подхватил, обнял… Жог закашлялся, с облегчением перевёл дух…

«Не моги реветь, Равдуша! — велела матери суровая Корениха. — Сказано тебе, живой он! Живой! — И шуганула внука: — А ты что расселся, дела нету руки занять? Поди светец воскреси, совсем, вишь, загас…»

Прежде это Сквара всё был у неё и белоручка, и лодырь, и праздный шатун. И младшенького прижать норовил, если бабка с матерью недоглядят.

Светел вскочил. Жог взял его за плечо, тоже встал, ни дать ни взять опираясь.

«Пошли, сынок. Поможешь…»

Вернувшись из амбара, Светел ещё в сенях услышал голоса бабки и матери, звучавшие за дверью. Мальчишка на всякий случай притих, прислушался: наверное, это его ругают? За то, что слишком долго ходил?

— …Да засмотрелся он поди на котляров этих!.. — безутешно всхлипывала Жига-Равдуша. — И тётенька Розщепиха сказала… Они ж вон какие! Сильные да страху не знают! К ним захотел…

Светел не сразу и сообразил, что речь шла о Скваре.

Бабушка осведомилась вроде даже насмешливо:

— А ты, значит, Розщепихе веришь больше, чем сыну? Что ж так? Не сама ль растила, кормила?

— Так своевольник он! — в голос вскрикнула мать. — Неслушь! Ему говори, а он всё по-своему!

— А ты бы хотела, чтобы он мягким воском у тебя в руках гнулся? — спросила Ерга Корениха. Когда Светел уходил, она обувала в крохотные поршеньки новую куклу, кудельные волосы были окрашены сажей. — Воск тебе кто угодно снова растопит и по-своему перелепит. Податливый да мягкий вышел бы отца с братом заслонять? — Помолчала, добавила: — Гордись, дура.

Она ведала небось, что говорила. Дедушка Единец Корень тоже не за так своё прозвище получил. Знали в нём люди негибкий нрав и упрямство. А кто не помнит, что внуки удаются все в дедов!

— Я бы не гордилась, а кашей его лучше кормила!.. — вконец расплакалась мать.

— Ты Розщепиху слушай больше, — посоветовала бабушка. — Уж она-то лучше всех знает, как детей нужно растить.

Мать вдруг вскрикнула:

— На себя оборотись! Кто его поленом тогда… за кугиклы… Скварушку… сыночка моего…

Светел снял со стены лапки, со стуком бросил на пол. Голоса немедля примолкли. Светел повесил лапки на место, вошёл:

— Вот… Сало принёс… Благословите, к ате пойду?

Мать отвернулась, пряча мокрые глаза. Корениха, стоявшая поджав губы, строго оглядела избу. Дрова сушатся, воды натаскал…

— Ступай.

Светел выскочил обратно в сени и уже не слышал, как бабушка негромко сказала невестке:

— И меньшому ты не веришь, а зря. Он кровей хоть и пришлых, а кремлёвым мужиком будет.

В ремесленной Жога Пенька пахло смолистой елью, черёмухой и берёзой, дёгтем, маслом и воском, дымом, шкурами, клеем из рыбьей кожи, кипятком. Ждал дела станок для выгибания лыж, рядом стояли распаренные заготовки… а сам Жог сидел на скамейке, ссутулившись и повесив голову. Руки лежали на коленях, замерев в непривычной праздности. Вот жил-был человек, вершил хорошее ремесло, радовал себя и людей… а потом содеялось зло, и гордый промысел, никого не сумевший защитить, оказал себя бессмысленным и никчёмным. Страшно это, если подумать. Светелу бросилась в глаза обильная седина, побившая волосы Жога, ещё недавно такие же чёрно-свинцовые, как у старшего сына.

Он, вообще-то, хотел попросить лоскут ненужного камыса, подлатать рукавицы, но посмотрел на отца и сказал совсем другое:

— Атя, благослови, я бы лыжи гнуться поставил?

Жог медленно поднял глаза. Впрозелень голубые, Скварины. Только какие-то… пыльные, что ли. Совсем потускневшие.

Светела как ударило. «А если я Сквару где-нибудь в темнице такого же отыщу… Погасшего… Безразличного… Стану по имени называть, а он и не встрепенётся…»

— Атя?..

Жог молча кивнул. Снова уронил голову.