Братья

– Сталин уже не тот, – говорил он. – Он убежден, что против него существует еврейский заговор. Международный заговор, который состряпан в Вашингтоне и управляется оттуда американскими евреями.

Тоня была потрясена.

– Это безумие, – пробормотала она.

– Вчера ночью мы получили личный приказ Сталина арестовать девятерых врачей в Москве и Ленинграде. Все, кроме одного, евреи. Сталин обвинил их в том, что они планировали покушение на его жизнь и на жизнь нескольких руководителей партии. Берия даже нашел свидетеля.

– Свидетеля? Я в это не верю.

Морозов медленно кивнул головой.

– Врач Лидия Тимашук – бывший агент НКВД, работала в кремлевской больнице. Она утверждает, что имеет доказательства, подтверждающие существование заговора. Якобы она слышала, как врачи планировали убийства. К тому же она читала медицинские карты высокопоставленных пациентов и может доказать, что их намеренно неправильно лечили, чтобы вызвать летальный исход. Она будет свидетельствовать против евреев.

Морозов помолчал и тронул ее за плечо.

– Среди них твой брат.

– Валерий? – Тоня задрожала. Валерий Гордон был ведущим специалистом-гематологом. – Валерий хотел убить Сталина?

Морозов еще раз кивнул.

– Валерий, профессор Каплан, профессор Родой, доктор Козловская...

– Это безумие, – повторила Тоня, чувствуя, как прыгает в груди сердце. – Никто не поверит в эту чушь. Неужели Сталин верит в это?

– Сталин требует расстрелять их, – резко ответил Морозов. – Он уверен, что они уже отравили Жданова и Щербакова.

Это обвинение было настолько чудовищным, что Тоня некоторое время не могла найти нужных слов.

– Но они же... они давно умерли, – запинаясь, пробормотала она. Ей было известно, что оба партийных деятеля умерли естественной смертью.

– Сталин утверждает, что еврейские врачи-вредители убили их обоих по приказу из Вашингтона. Он также уверен... – Морозов на мгновение заколебался, но продолжал: – ...уверен, что связующим звеном между еврейскими врачами и их заокеанскими руководителями был Соломон Михоэлс.

– Боже мой! – прошептала Тоня.

– Еврейских врачей будут судить и расстреляют в течение нескольких недель. – Морозов отвернулся. – Есть более страшные новости. Сталин отдал приказ об аресте всех оставшихся в живых членов Антифашистского комитета. Всех членов совета.

Тоня внезапно поняла и с ужасом подняла на него глаза. Морозов кивнул. Его лицо было мертвенно-бледным.

– И тебя в том числе. За тобой приедут сегодняшней или завтрашней ночью. Я ничем не могу помочь. Берия забрал у меня дела и передал их в Первое управление.

Тоня знала, что Первое управление НКВД отвечало за разведку и операции за границей. Контрразведкой на территории СССР занималось Второе Главное управление, в котором Морозов был заместителем начальника.

– Я пытался приостановить это, но меня даже не стали слушать, – закончил Морозов. – На этот раз я бессилен.

– Боже мой! – снова прошептала Тоня. – А дети? Что будет с детьми?

Морозов посмотрел на нее и содрогнулся как от удара. Из его груди вырвался нечленораздельный, пронзительный вопль, и отчаянные, хриплые рыдания сотрясли его крупное тело. Повернувшись к ней спиной, он уткнулся лицом в стену, не переставая плакать. Тоня видела перед собой сломленного, раздавленного человека.

* * *

Четыре офицера НКВД пришли за ней в воскресенье. Морозов неподвижно стоял в гостиной и молча смотрел, как ее уводят. Тоня понимала, что это и его конец. Сначала его уволят со службы, потом арестуют и, вероятно, расстреляют.

Ее привезли на Лубянку и поместили в эту камеру Предполагалось, что она должна быть изолирована от других заключенных, однако один из охранников сообщил ей, что другие арестованные еврейские писатели тоже находятся в этом блоке. Ее брат и врачи были в другой тюрьме.

Ее даже не стали судить, и она была благодарна за это. Она боялась, что ей придется пройти через все те издевательства, которые выпали Виктору. Тоня была готова к смерти. Она свыклась с этой мыслью давно, когда у нее отняли Виктора. Но дети, милостивый Боже, кто же позаботится о детях? Они были такими маленькими! Она одинаково любила обоих, но больше беспокоилась за своего первенца Сашу. Борис спасет своего сына Дмитрия, может быть, отошлет его к своей матери, но Саша, трехлетний еврейский мальчик, окажется никому не нужным сиротой! Что же она может сделать?

Она встала с койки и подошла к ближайшей стене. Борис как-то рассказывал ей о героине французского Сопротивления Сюзанне Спаак, которая сделала на стенах своей камеры во Фреснесской тюрьме больше трехсот надписей, адресованных мужу. После ее смерти Клод Спаак отыскал и прочел эти записи.

Она надеялась, что Морозов вспомнит эту историю и попросит разрешения осмотреть ее камеру.

Сняв с цепочки звезду Давида, она нацарапала на стене ее острым концом свое последнее послание семье.

“Борис, – писала она, – спаси детей. Нина может помочь с Сашей. Люблю, люблю всех вас...”

Но, прежде чем она успела написать свое имя, в коридоре загремели шаги конвойных. Дверь ее камеры тонко взвизгнула и открылась.

* * *