Братья

На второй день они получили новый приказ. Следы расправы стало уже невозможно скрывать от прибывающих партий польских офицеров: мертвые тела валялись по всему лесу. Теперь пленных под дулом автомата гнали на ближайший участок и там торопливо расстреливали.

Утром третьего дня, когда весь лес дрожал от выстрелов и отчаянных криков, рядом с Морозовым вырос поджарый смуглолицый офицер.

- Это ты Морозов?

Борис кивнул.

- Пошли со мной, там тебя кто-то спрашивает.

Они бегом пересекли лес, петляя между грудами наваленных как попало тел. Мощные бульдозеры копали могилы и сгребали трупы в яму. Бойцы из вспомогательного подразделения обрабатывали ямы негашеной известью: стояло лето, и мертвых необходимо было похоронить как можно скорее, чтобы избежать вспышки инфекции.

- Ну вот и пришли, - сказал офицер, слегка задыхаясь от быстрого бега. И он, и Борис вспотели.

На небольшой полянке распростерлось в траве около двух десятков недавно расстрелянных поляков. Один из пленных, судя по нашивкам - майор, сидел на корточках под деревом под присмотром двух чекистов.

- Вот он, - сказал сопровождающий.

Один из русских, огромный и тучный, повернулся к Борису. К его нижней губе прилипла папироса.

- Это ты Морозов? А у нас для тебя сюрприз. Этот человек все время выкрикивал твое имя, вот мы и решили оставить его для тебя.

- Мое имя? - Морозов ответил изумленным взглядом. - Как он узнал...

- А он и не узнавал, - пояснил толстый. - Он все кричал: "Морозов, Морозов, Борис Морозов! Знает кто-нибудь Морозова?" Вынь да положь ему Морозова. Вот Сашка сказал, что знает одного Морозова в седьмом взводе, он кивнул на своего товарища, - вот мы и решили послать за тобой. Знаешь этого типа?

Он приблизился к поляку и сильно пнул его ногой, заставляя повернуться. Пленник поднял голову. Его щеки заросли щетиной, от угла глаза до подбородка спускался толстый багровый рубец, а губы были разбиты. В его глазах застыл ужас, но при виде Морозова они вдруг вспыхнули радостью.

- Борис! - простонал он по-русски. - Борька! Слава богу, это ты...

Морозов застыл как громом пораженный. Это был Хенрик Лещинский, дядя его жены.

- Борька, милый, скажи им, кто я такой! - Хенрик попытался подняться, но толстый чекист снова ударил его, и он упал навзничь. Изо рта его сочилась кровь.

- Итак, кто он такой? - спросил толстяк уже у Морозова, подозрительно нахмурившись.

Борис уставился на родственника, не в силах выдавить из себя ни слова. Он вспомнил его теплые дружеские объятия во время их с Мариной свадьбы, вспомнил прекрасную вазу из тонкого дрезденского фарфора, привезенную им в подарок. Они вместе пили часами за столом, вместе плясали гопака, положив руки на плечи друг другу. Словно наяву перед его глазами предстала и Марина в белом платье и в венке из лент и цветов. Марина хлопала в ладоши и смеялась.

- Помоги мне, Борька, - взмолился Хенрик дрожащим голосом. - Ради Марийки. Пожалуйста, Бог тебя благословит!

В мозгу Бориса мчались, обгоняя одна другую, бессвязные мысли. Хенрик был дядей Марины, его родственником, он не мог быть врагом Советского Союза! Но он видел все, что творилось здесь, в Катыни. Он должен умереть. Теперь его никто уже не мог спасти.

"А что же будет со мной? - подумал Борис. - Что будет с Мариной и детьми?" Если станет известно, что среди его родственников есть офицер польской армии, он очень быстро окажется в лагере. Может быть, его даже пристрелят из соображений безопасности. И Марину, его Марину тоже отправят так далеко, что он никогда больше ее не увидит. Он прекрасно знал, как все это делается.

При мысли об этом он почувствовал прилив ненависти к этому чертову поляку, который своим неожиданным появлением поставил под удар его карьеру, семью и саму его жизнь.

"Проклятый сукин сын, - пробормотал он про себя. - Сам виноват, тебе не нужно было вообще вступать в польскую армию".

И он потянулся за своим пистолетом.

- Так кем он тебе приходится? - снова повторил толстый офицер, подозрительно сверля Морозова крошечными свиными глазками.

Хенрик понял, что сейчас произойдет.

- Ради Христа, Борис, не делай этого! - Он молитвенно сложил на груди руки, и слезы потекли по его избитому лицу. - Бог не простит тебя, Борька, умоляю тебя...

Морозов нацелил пистолет в исказившееся лицо Хенрика и нажал на спусковой крючок.

В тот же день поздно ночью они закончили свою страшную работу. В лагере их ожидала колонна грузовиков. Прежде чем погрузиться в машины, они по очереди подходили к длинному столу в центре поляны и в мигающем свете керосиновой лампы давали подписку о неразглашении секретных сведений. По мнению товарищей Бориса, ими было расстреляно от двенадцати до пятнадцати тысяч поляков.

Когда колонна машин выезжала с поляны, бульдозеры еще работали, сталкивая тела в ямы и слой за слоем засыпая их плодородной белорусской землей.