Братья

И тут произошло невероятное. Филин как-то странно дернулся. Владик даже не заметил, какое же движение сделал парень. И финка, описав дугу, шлепнулась в глубокую лужу. В следующее мгновение горбоносый кумир Юрки уже лежал на земле, упираясь носом в грязный и скользкий от весенней сырости тротуар. Владик оцепенел. Он не мог двинуться с места: стоял и смотрел, как «химики», будто сорвавшиеся с цепи собачонки, бросились к парню и вцепились в него бульдожьей хваткой. Из темноты выскочил Юрка с дрыном в руках. Почувствовав опасность, парень с силой рванул в сторону, и на его месте, на какую-то долю секунды, оказался Вася. Тяжелый дрын всей тяжестью обрушился на него. Вася хрюкнул, сполз в грязь, загребая руками, словно неумелый пловец, всхлипывая и ругаясь, пополз к забору. Воспользовавшись замешательством, парень обхватил Юрку за ноги и рванул на себя. Юрка грохнулся на спину. Сел. Помотал головой. Успевший вскочить на ноги Филин, подхватил Юркин дрын, крякнул, как при колке дров, и бросился к парню. Удар пришелся по плечу. Парень крутнулся на месте, неловко упал на бок. Владик видел, как Филин, Петя и Юрка, все больше зверея, месят ногами извивающееся тело парня. Владику стало плохо, его едва не стошнило. Слева за огородами, метнулся слабый, тщательно прикрываемый рукой луч фонарика. Владик хотел крикнуть, но у него пересохло во рту, и вместо крика из груди вырвался какой-то хрип. Тогда он, заложив пальцы в рот, свистнул. Владик умел свистеть вот так, зло, нагло и требовательно. Компаньоны, оставив парня, обернулись все разом и вопросительно посмотрели на него. Филин молча пошел на Владика.

— Ты чего?

— Там кто-то с фонариком! — судорожно сглотнув и вздрагивая от сотрясающей все тело нервной дрожи, с трудом выговорил Владик.

В это время к месту происшествия, нереальный, как инопланетный корабль или мираж, выплыл милицейский газик. Щелкнули, будто выстрелили, дверцы. Захлебываясь заверещали свистки.

— Рвем отсе-е-еда! — завопил Петя истошным голосом, и кодла рванула в темноту. Краем глаза Владик успел заметить, как Филин, споткнувшись, покатился кубарем по земле и тот час на него навалились две фигуры в милицейской форме. Владик метнулся в проулок. Он бежал, ничего не замечая: ни направления, ни улиц, ничего. Давно уже потерялись в сплетении улиц и проулков Юрка с Петей.

Пошел сильный, холодный дождь, а Владик все бежал и бежал, забыв о времени. Ему казалось, что он и не бежит вовсе, а летит над землей и сердце от страшной пустоты, горечи и напряжения готово вырваться из груди. Он едва не разбился, скатившись с высокой насыпи к железнодорожному полотну. Пригибаясь, пересек освещенную фонарями дорогу и по узенькой тропинке пробрался к своему дому. Прислонившись к забору, перевел дух. На душе было темно и пусто. То самое ощущение безысходности, какое он испытал тогда, в сарае Шеста, вдруг вернулось к нему, и он заплакал — крупными злыми слезами, размазывая их вместе с дождем и грязью по щекам. Слезы принесли облегчение, словно где-то там, внутри, вновь вспыхнул маленький, слабый светлячок надежды. Вытерев слезы рукавом, Владик уверенной походкой подошел к крыльцу. На ступеньках в одиночестве сидел Ваня Шест и курил.

— А-а-а! Владя! — обрадовался он. — Откуда и куда?

«И чего привязался? — встревожено думал Владик, молча протискиваясь в дверь мимо Шеста. — Может, пронюхал, что мы магазин грабонуть собирались? Навряд ли…»

Дома ярко горел свет. Мать в одиночестве сидела за столом, а перед ней лежала какая-то бумага. Она не стала ругать Владика, даже не спросила ничего, а только вдруг притянула к себе, прижала к груди всклоченную, мокрую голову сына и заплакала.

— Мамка, ты чего? Ты чего разнюнилась? — испуганно спрашивал Владик, чувствуя, как и у него начинает щипать в горле и он готов зареветь вместе с мамкой.

— Забирают тебя, Владя, в детдом забирают, — утирая слезы ладонью, сказала мать, — завтра утром отведу тебя в детприемник, а сама лечиться поеду. Уже у доктора была. Обещал лечиться отправить. Вылечусь, заберу тебя домой!

— Вправду заберешь? — недоверчиво переспросил Владик.

— Заберу, — зашептала мать, — и будем мы с тобой вдвоем жить, и никого нам не надо!

— А Федька?

— Что Федька! — вздохнула мать. — Федька парень самостоятельный. С придурью немного, так что тут поделаешь? Федька сам по себе, мы сами по себе. По утрам кофий со сливками пить станем, сладкие торта жрать. Как люди! Чем мы хуже?

Владик недоверчиво смотрел на мать. Ему хотелось, чтобы мать вылечилась и перестала пить водку. Он очень этого хотел и потому согласен был ехать в детдом.

«Брату Федьке еще целый год в тюрьме сидеть, да и я скоро там буду. Права была «классная», когда говорила, что по мне тюрьма плачет, — лежа в постели, думал Владик. — Того и гляди, милиция заметет! Руки за спину — и поминай, как звали! Мамка тогда наверняка сопьется… А может, в детском доме меня и искать не станут? Поутихнет все, забудется, поживу с годик, а там, глядишь, и мамка вернется».

На следующий день Владик, отозвав Кита с Бегемотом в сторонку, таинственно зашептал: