Братья Бельские

Одна женщина, которой каким-то чудом удалось уцелеть, выползла из ямы и пришла в город. Парализованная страхом, она сначала не могла говорить, но наутро рассказала обо всем, что произошло. Также о подробностях той расправы евреи узнали от одного белорусского полицая, который описал еще то, как некий цирюльник напал на офицера СС с бритвой и был забит до смерти прикладами.

Оставшихся в здании суда — приблизительно полторы тысячи человек — повели в Перешику, которая теперь была отделена от ярмарочной площади забором. Любопытные местные жители собрались, чтобы понаблюдать за мрачной процессией, конвоируемой к месту, которое с этого момента стало новогрудским гетто. Большинство не выказывало эмоций. Лишь один местный житель, когда конвоируемые проходили мимо, снял свою шляпу в знак уважения к страданиям евреев.

После первой ночи, проведенной в лесу, Асаэль и Зусь начали поиски безопасных убежищ для семьи Дзенсельских. Наиболее слабых в группе — престарелых родителей и ребенка Тайб — надо было пристроить первыми. Найти пристанище для стариков было относительно просто; гораздо труднее было подыскать место для грудного ребенка, чьи крики легко могли привлечь внимание соседей. Братьям отказывали несколько раз, прежде чем они нашли одну польскую пару. Эти поляки буквально влюбились в ребенка, который имел поразительное сходство с их собственным умершим малышом.

Разработали план, в соответствии с которым Бельские должны были оставить ребенка у заднего окна дома этой польской пары с запиской, где будет указано христианское имя. Найдя ребенка, семья известит местные власти, которые, надеялись Бельские, разрешат им оставить ребенка у себя. Этот план был хорош тем, что полностью ограждал поляков от обвинений в укрывательстве евреев.

И вот в морозный зимний вечер, завернутую в одеяла грудную девочку положили у заднего крыльца. Через несколько минут, когда одна из пеленок развернулась, она громко закричала. «Это хорошо, — подумали прятавшиеся на опушке леса Бельские, — все услышат крик». Но проходили минуты, а из дома никто не выходил. Не находившую себе места от волнения мать с трудом удерживали, чтобы она не бросилась к своему ребенку, чей плач постепенно ослабевал. Потом из дома появился человек. Он позвал свою жену, чьи крики моментально привлекли целую толпу соседей.

На следующий день прибыл начальник местной полиции, чтобы посмотреть на ребенка. Взглянув на ребенка, он объявил:

— Я хочу удочерить ее.

Но полька наотрез отказалась.

— Господь послал этого ребенка мне, — сказала она. — Я бездетна, и она моя!

Начальник полиции смягчился и разрешил им оставить девочку у себя. Через несколько недель еврейка Лола была крещена по католическому обряду.

После того как наиболее уязвимые члены семьи обрели надежные пристанища, братья нашли укрытия и для остальных. Они пообещали время от времени навещать каждого и перемещать их в случае опасности на новое место. Объектом особенного внимания Асаэля была Хая Дзенсельская, которой исполнилось двадцать три года. Когда она пожаловалась на кашель, он прошел много километров, рискуя собственной жизнью, ради того чтобы найти аптекаря и принести ей лекарство.

После того как все были благополучно пристроены, Зусь и Асаэль остались наедине с мрачными мыслями о страшных событиях, которые произошли в Новогрудке. Их родители погибли, были убиты самым жестоким, самым бесчеловечным способом. Жена Зуся также погибла, вместе с ребенком, которого он никогда не узнает.

Известие о смерти родителей дошло и до Тувьи. Ему сообщили подробности: полицаи избили мать и отца, прежде чем бросить их в ров. Его отчаяние быстро переросло в ненависть. Но, кроме того, он испытывал угрызения совести. Почему он не сумел спасти родителей? И что ему было делать теперь?

Глава третья Декабрь 1941 — Июнь 1942

К началу зимы 1941 года события на фронте развивались не самым лучшим образом для русских. Немцы бомбили Ленинград, который теперь был практически отрезан от внешнего мира, и там несчастные люди умирали от голода. Гитлер надеялся, что тотальный артиллерийский обстрел приведет к полному уничтожению города. Судьба Москвы тоже висела на волоске. Потери, понесенные Красной армией во время первых шести месяцев войны, были поистине удручающими — более 2,5 миллиона человек убитых и 3,5 миллиона взятых в плен. Фюреру не терпелось поскорее выпить чаю в одной из кремлевских палат.