Миссис Дринкуотер сидела в кресле в своем обычном розовом халате из искусственного шелка, поверх которого надела мужскую кофту на пуговицах. На ногах у нее были махровые шлепанцы и чулки, натянутые до колен.
– В канун Рождества мне бы хотелось пойти на мессу в собор Святого Павла, – добавила она. – Но я боюсь. Старушкам вроде меня лучше не бродить в той части города так поздно.
Сьюзан, которая все пропустила мимо ушей, спохватилась и стала припоминать отдельные слова.
– Вы хотите на мессу? В собор?
– Да, милочка.
– Я там никогда не была, – сообщила Сьюзан, не зная, что еще сказать.
– Никогда? Ну надо же…
– Я не католичка. Раньше я ходила в конгрегационалистскую церковь за рекой. Я там венчалась. Только давно уже не хожу.
С тех пор, как ушел муж, вот что она имела в виду.
Миссис Дринкуотер кивнула.
– Да, мы тоже венчались там. Хорошая такая маленькая церковь.
– Тогда почему же вы хотите на мессу в собор Святого Павла? – спросила Сьюзан после секундного замешательства. – Извините за нескромный вопрос.
Миссис Дринкуотер посмотрела на елку, узловатыми пальцами поправила на носу очки.
– Это церковь моего детства, милочка. Я бывала там каждое воскресенье с братьями и сестрами. Там прошла конфирмацию. – Она повернулась к Сьюзан, и та безуспешно попыталась разглядеть глаза старушки за толстыми стеклами очков. – Я ведь урожденная Жанетта Паради. А Джин Дринкуотер стала, потому что влюбилась в Карла. Его мать дала согласие на брак лишь при условии, что я раз и навсегда покину лоно католической церкви. Я так и сделала. Без сожалений. Я любила Карла. Мои родители отказались явиться на свадьбу. Некому было подвести меня к алтарю, так что я шла одна. Тогда это было не принято. А вас кто вел к алтарю, милочка?
– Брат. Джим.
Миссис Дринкуотер кивнула.
– Все эти годы я ничуть не скучала по собору Святого Павла. А теперь вдруг стала вспоминать о нем. Говорят, в старости так бывает. Тяга к тому, что связано с юностью.
Сьюзан сняла с нижней ветки красное украшение и перевесила повыше.
– Если хотите, я могу отвезти вас на мессу.
Но в канун Рождества миссис Дринкуотер крепко спала уже в десять вечера. Рождество прошло неспешно, время до Нового года тянулось бесконечно. А потом раз – и все. Короткие и холодные дни отступили перед январской оттепелью. Тающий снег искрился на солнце, капли воды сияли на стволах деревьев. И даже когда мир вновь съеживался от холода, было заметно, что дни становятся длиннее. Звонил Чарли Тиббетс, докладывал, что все идет хорошо, проволочки в окружной прокуратуре им только на руку, к тому времени, когда дойдет до суда, все это уже никого не будет интересовать. Он даже не удивится, если дело решат мировым соглашением сторон под обещание Зака больше так не делать. Генеральная прокуратура штата молчит не первую неделю, федеральная прокуратура тоже не предпринимает никаких действий. Так что полный порядок, осталось только подождать.
– Волнуешься? – спросила Сьюзан Зака вечером, когда они вместе смотрели телевизор.
Зак кивнул.
– Не бойся.
А через две недели генеральная прокуратура штата Мэн возбудила дело о нарушении Заком Олсоном гражданских прав.
2
В доме Джима и Хелен раньше всего темнело в гостиной – она была на нижнем этаже, и подоконники в ней располагались на уровне земли. От тротуара окна отделял маленький садик с подстриженными кустами самшита и изящным японским кленом, тонкие ветви которого шуршали по стеклам. Зимой Хелен рано опускала в этой комнате жалюзи – старинные, из красного дерева, они убирались в специальные углубления, скрытые в стене. Хелен нравилось опускать их. Как будто она укрывает дом на ночь и заботливо подтыкает одеяло. Но в этот вечер привычный ритуал не принес ей никакого удовольствия. Из головы не шла пустяковая тревожная мысль: они с Джимом собирались в оперу с Аланом и Дороти, которых не видели все праздники. Прежде Хелен об этом не задумывалась; на День благодарения и Рождество дома были дети (Эмили все-таки не поехала к своему бойфренду), и Хелен провела эти недели в приятных хлопотах. Сначала приготовления, потом гости, разбросанная обувь и шарфы, хлебные крошки, школьные друзья, надо сложить белье после стирки, потом вместе с девочками пойти на маникюр, всей семьей посмотреть кино, уютно устроившись рядышком на диване вот в этой самой гостиной. Блаженство… Но под блаженством тихо звучала паническая мысль: они больше никогда не будут жить вместе. А потом дети уехали, и в доме воцарилась пугающая тишина. Комнаты наполнил холод перемен.