Братья Берджесс

– Господи, ты уймешься? – Джим подтянул колени к груди, поднял глаза на брата. – Я тебя умоляю. Помнишь, что я сказал в тот день, когда мы узнали про выходку Зака? Я сказал, что он должен прийти с повинной. Берджессы не бегают от властей. Мы отвечаем за свои поступки. Вот что я сказал. Ты представляешь?

Боб молчал. Он снова слышал окружающие звуки, шум водопадов, с которых обрушивался речной поток. А потом в комнате зазвонил телефон, и Боб поспешил туда, зацепившись ногой за порог.

Сьюзан рыдала в трубку.

– Погоди, Сьюзи, я ничего не разберу.

Джим отобрал у Боба телефон, приложил к уху, – вновь прежний, привыкший руководить.

– Сьюзан, помедленней.

Он закивал, посмотрел на Боба, поднял вверх большой палец.

Зак был в Швеции у отца. Он только что позвонил оттуда Сьюзан. Отец разрешил оставаться у него сколько угодно. Сьюзан не могла сдержать рыданий, она-то уже считала сына погибшим.

Даже у миссис Дринкуотер щеки блестели от слез. В фартуке поверх халата старушка хлопотала на кухне.

– Теперь бедняжка сможет поесть, – сообщила она Бобу доверительно, кивая так, будто это был их общий секрет.

Глаза у Сьюзан опухли и превратились в щелочки, лицо блестело. Не помня себя от радости, она обнимала братьев, миссис Дринкуотер и собаку, неистово колотившую по полу хвостом.

– Он живой, живой, живой! Мой сын Зак живой!

Боб и сам не мог перестать улыбаться.

– Ой, нет, есть я не могу! – Сьюзан порхала вокруг стола, похлопывая стулья по спинкам. – Я чересчур счастлива, чтобы думать о еде! Он все извинялся, что напугал меня, а я ему говорю: «Милый, главное, ты жив-здоров, а остальное не важно!»

– Скоро она рухнет с небес на землю, – сказал Джим Бобу на обратной дороге в гостиницу. – Она сейчас парит в облаках, потому что Зак жив. Но вскоре до нее дойдет, что он от нее уехал.

– Он вернется.

– Спорим, что нет? – Джим глядел прямо перед собой на дорогу.

– Об этом будем думать потом. Пусть немного порадуется. Лично я просто счастлив!

В машине Боба не покидала память об ужасном разговоре, произошедшем на балконе. Как будто жуткий ребенок дергал его за рукав в темноте, повторяя: «Не забудь про меня. Я здесь». Но сейчас у Боба возникало ощущение, что этого разговора на самом деле не было. На фоне радости, что с Заком все в порядке, этот эпизод казался незначительным, ненастоящим.

– Прости меня, Боб.

– Да ладно тебе. Ты расстроился, наговорил ерунды. Я понимаю.

– Нет. Прости меня за то, что я…

– Джим, хватит. Это неправда. Иначе мама догадалась бы. А даже если это и правда, хотя на самом деле, конечно же, нет, – какая разница? Перестань себя казнить. Ты меня напугал.

Джим не ответил. Они ехали по мосту над черной, как ночь, рекой.

– Не могу перестать улыбаться, – признался Боб. – Зак жив, он у отца… И Сьюзан такая счастливая… Просто невозможно сдержать улыбку.

– Ты тоже скоро рухнешь, – тихо пообещал Джим.

Книга четвертая

1

Бруклинский район Парк-Слоуп расползался во всех направлениях. Седьмая авеню еще оставалась его главной улицей, но в паре кварталов от нее, на Пятой авеню, уже один за другим открывались фешенебельные рестораны и бутики, где продавали модные блузки, спортивные штаны, ювелирные украшения и туфли по ценам, которые ожидаешь увидеть на Манхэттене. На Четвертой авеню, в царстве автомобильных пробок и гравия, среди старых кирпичных зданий неожиданно выросли многоквартирные дома с большими окнами, на каждом углу пооткрывались закусочные, и толпы людей по субботам шли гулять в парк. Младенцев везли в колясках-трансформерах, скоростных и навороченных, как спортивные автомобили. И если в душе у родителей и скрывались какие-то тревоги или разочарования, этого никак нельзя было заподозрить, глядя на их белозубые улыбки и загорелые ноги. Самые энергичные прогуливались пешком через весь Бруклинский мост или вообще катались по нему на роликах – вот она, река Ист-Ривер, статуя Свободы, буксиры, огромные баржи, и жизнь бьет ключом, чудесная, восхитительная…

Шел апрель, и хотя еще нередко было холодно, в садах уже пышным цветом распустилась форзиция, небо иногда оставалось ясным с утра до вечера, – а ведь в марте случались и морозы, и дожди, побившие многолетние рекорды, а под конец и вовсе самый худший снегопад за всю зиму. Но вот наконец настал апрель, и несмотря на заявления аналитиков, что финансовый пузырь на рынке жилья вот-вот лопнет, в районе Парк-Слоуп ничего лопаться не собиралось. Люди прогуливались по Бруклинскому ботаническому саду, любовались цветущими нарциссами, звали скачущих вокруг детей и вид имели счастливый и безмятежный. Промышленный индекс Доу-Джонса немного пометался туда-сюда и снова рванул ввысь.