Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Посылаю тебе при сем гостинца нашей экономии, то есть отборные белорусские тальки, которые жена давала белить в Хотьков монастырь монашенкам. Ежели Марице или ее окружающим (ибо сама шить не охотница) годятся нитки, то можно будет к будущему году наделать ей провизию. Вот и сестрам этого гостинца. Тоже буду ждать ответа насчет лососей, чтобы более прислать. Оно все-таки весело сказать, выпив водку: «Вот наша домашняя рыбка», – а как у гостя лопнут чулки: «Позвольте, мы вам тотчас зашьем домашними нитками».

Не имеешь ли ты средств достать мне как-нибудь копию с капитуляции, заключенной в 1799 году 20 февраля Ушаковым и французами при сдаче нам крепости Корфу? Мне это очень нужно.

Александр. Москва, 21 октября 1821 года

Москва удивительно украшается. Дом Татищева дал Кузнецкому мосту совсем другой вид. Славное здание, и кучу будет приносить доходу, но и вскочил, я думаю, в копейку Дмитрию Павловичу! Он, кажется, тихо собирается в свою Голландию. Я надеюсь, что ты ему часто кланяешься от меня. В новопостроенном на Кузнецком мосту доме против

Собакина теперь магазин Негри, и все выставлено с большим шарлатанством, как в Париже. Петровский театр ломают, отделывают, строят не на шутку. Площадь эта будет первая в Москве; гулянье под стенами Кремля, называемое Александровский сад, прекрасно, и в полдень там весь высший свет. Одним словом, Москва просится в Петербурга, и посмотри еще, и перещеголяет, только в другом роде, и гораздо приятнейшем и разнообразнейшем.

Каково здоровье нашего князя Голицына? Он поехал к вам больной. Здесь (между нами) начинают крепко на него сетовать: дела очень запущены, он в них несведущ, да и ленив. Благородный его образ мыслей, честность и ласковое обхождение заставляли всех молчать; но теперь много недовольных, и начинают славить сюда Балашова. Говорят, что князь должен был повиноваться в первую очередь воле государя, а там матушке своей[52], и что сам того и глядит, как бы вон. Арсений мне сказывал, что Лицей отходит от князя Александра Николаевича [Голицына] прочь, что Коновницын будет или есть уже начальником; это меня не очень радует, а я было так был покоен насчет Кости.

Как же мне Леонтьева не помнить? Я ими обоими был очень обласкан, а во время оно, при покойной княгине А.П.Гагариной, Леонтьева покойная нам помогала. Я тебе скажу родство его с князем Д.Н.Салтыковым: первая жена князя (да полно, не одна ли и была) была Леонтьева родная сестра. Кто вторая жена Леонтьева? Я помню, сколько раз он мне говорил, что убьется, ежели потеряет жену! А вышло, что женился на другой. Что со временем не проходит? От чего время не вылечивает?

Александр. Москва, 22 октября 1821 года

Нового о Москве знаю только, что умер Гейм, ректор; человек был ученый и годный в своем месте; а какой-то университетский студент, коему назначено было ехать в чужие края на казенный счет, вчера застрелился; видно, он дальнему путешествию хотел предпочесть еще дальнейшее. У Закревского видел я генерала Лисаневича, который много о тебе расспрашивал и бьет тебе челом.

Александр. Москва, 1 ноября 1821 года

Записки Егорушки Метаксушки пришлю тебе, а за Али-пашу очень тебе буду благодарен; рожа его была бы кстати, а это приманка для взрослых читателей, которые в книгах ищут все не оперу и балет, – или, просто сказать, пишу не для разума, но для глаз. Очень бы ты одолжил меня Корфиотскою капитуляцией и даже донесением Ушакова. Не может ли Каподистрия это вытребовать из Коллегии нашей адмиралтейской? Ты можешь понять, что я его или Нессельроде не компрометирую; это вещь уже старая, не секретная, а явная; а Метакса изволил написать капитуляцию из головы, не понимая, что такие вещи должны быть самые точные. Но он, видимо, как аббат, писавший о взятии Родоса; ему дают документы официальные, а он отвечает: «Все это явилось слишком поздно, осада уже состоялась».

Александр. Москва, 3 ноября 1821 года

Благодарю за сообщение списка о награждениях. Я читал голос Кампенгаузена, который ходит здесь по рукам и всех против него вооружает; да и подлинно, странна претензия его положить меру монаршим щедротам. У нас есть русская пословица: на милость образца нет! Но я забываю, что Кампенгаузен – немец. Довольно странно определять на всякое министерство по столько-то крестов на год для чиновников. Оклады столь малозначащи, что ежели не будет этой приманки, никто служить не захочет, а ныне редки герои, служащие из единой любви к отечеству. Много вздору в этой бумаге, но главное то, что неприлично подданному касаться царских преимуществ и давать уроки.

Я видел Степана Степановича Апраксина у Софьи Сергеевны [Макеровской, супруги Фавста Петровича] и сказывал ему о совершении операции над графиней Апраксиной. Он удивился и добавил: «Ну что ж, мы все были убеждены, что она умерла бы и без ножа». И подлинно, надобно было иметь большую решимость.