Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Ты, может быть, думаешь, что мы едем ужинать? Вовсе нет, время всего лишь к половине десятого, а старая княгиня привыкла играть, и все семейство выказывает ей такое уважение, что и в сей день не хотят ее лишить ее бостона, и вот я играю с нею, графом Головиным и баронессой Строгановой, а Вася беспрестанно является мне сказать: «Играйте скорее», – я же, желая доставить ей удовольствие, делаю ремизы; партия затягивается, дважды мне приходилось бросать из-за почтальонов, кои не дают мне уже и на свадьбе погулять в мое удовольствие. Все это тянется бесконечно, наконец идем ужинать, а час спустя встаем, отводим жертву в покои, кои (в скобках) великолепны и восхитительно обставлены; ее раздевают, сажают в преизящнейшем капоте и маленьком ночном чепце в кресло возле постели; всех нас, одного за другим, зовут с нею проститься, мы целуем ей ручки, кои она нам робко протягивает, и эта жестокая церемония оканчивается в половине второго утра.

Мое скромное перо отказывается сказать тебе более про сегодняшний день. Вчера был большой бал у княгини Вольдемар, там был весь город, оба великих князя, наследный принц Мекленбургский; бал был блистательный и очень жаркий. Новобрачная со своим смущенным видом была прелестна. Весь сияющий Вася беспрестанно находил, что пора уже идти спать, и не понимал, какое удовольствие оставаться на балу. У него вид человека, не постигающего своего счастия; кажется, будто он себя щиплет, чтобы убедиться, что все это ему не снится. Ежели все сон в этом мире, то, верно, сей сон – один из прекраснейших, и, верно, он от него никогда не очнется. Его жена добра, мила, красива, нет сомнений, что они будут счастливы. Я захотел навестить их этим утром, но не могу двинуться и жду их теперь у нас. В первую неделю Великого поста счастливая чета едет к вам. Будучи на свадьбе, хотел и я было с ними пуститься, и они меня уговаривают, однако же принужден я отказаться от того, что доставило бы мне самое живейшее удовольствие. Реляция моя окончена. Теперь идет целая череда балов, на которых я весьма удивлен себя видеть.

Константин. С.-Петербург, 11 февраля 1821 года

В городе все еще говорят о свадьбе Голицына; завистников много, но перестали хулить, как дело конченное. Молодые все с визитами разъезжают. Бал был славный! Что за дом! Что за вещи! Отыграв в вист, долго ходил я по галереям, по библиотеке и любовался. Картины есть прелестные. Старик [то есть граф Александр. Сергеевич Строганов, дед новобрачной] до всего был охотник. На балу было много, великие князья, вся знать, и я оставил его, когда еще не начинали разъезжаться. Комнаты князя Василия прелестны, соединены маленькою лестницею с жениными. Будут себе жить да поживать!

В тот же день в театре была императрица Мария Федоровна с принцем Мекленбургским и великими князьями в большой ложе. Театр был освещен, народу пропасть, играли и танцевали лучше обыкновенного.

Константин. С.-Петербург, 18 февраля 1821 года

Читал ли ты у Свиньина статью о Беннеровой коллекции? Это с досады за то, что тот не принял его протекции, которую он приходил к нему на дом предлагать. Это писатель, знаток, сам артист, редактор газеты и проч. Его еще не отучил Броневский врать глупости и дерзости. Беннер – швейцарец, не знает, что Свиньина мнение почти то же, что ничего, и сначала было этим огорчился, но я его успокоил.

Все у меня для отделений кончено, с 1 марта начнется в них прием. Я послал к князю записку, по коей нужно будет ему публиковать в газетах. Уже теперь все довольны этим проектом; что же бедные люди скажут в слякоть?

Есть у меня еще проект, точно государственный, но требует еще много соображений, расчетов и трудов, начну, однако же, понемногу им заниматься. Если этот удастся, то скажут спасибо, и сам собою буду доволен.

Теперь целое утро меня так тормошат, что нельзя ни за что приняться. Ты должен это и по письмам моим видеть. Делать нечего, надобно терпеть или запираться, как мой предместник. О возвращении из Лейбаха точного ничего еще не известно, а только граф Нессельроде писал сюда под секретом, что он выедет не позже 15 февраля, следовательно, он уже теперь в дороге. Мне кажется, что и государь недолго теперь там останется. Каподистрия все нездоров, поддерживает себя только диетою и ваннами. Я полагаю, что он не тотчас сюда возвратится, а поедет наперед к водам. Плохо здоровье этого доброго человека.

Константин. С.-Петербург, 19 февраля 1821 года

Тургенев дал мне Храповицкого «Записки» и дозволил списать. Сегодня у себя в кабинете заставил списывать. Что, у тебя слюнки текут? Со временем, может быть, к тебе еще пришлю, или лучше приезжай сам читать. Чрезвычайно любопытны!

Константин. С.-Петербург, 22 февраля 1821 года