Братья должны умереть

На самом деле райотделы безнадежно вязли в «бытовухе» — преступлениях на бытовой почве, обычно в состоянии аффекта, алкогольного или иного опьянения. Всеми силами они отбрыкивались от преступлений, грозивших стать «висяками», то есть такими, раскрыть которые не было никакой надежды. А все, кто стоял выше, только и знали, что кричать: «Гоните показатели, мать вашу!» Поэтому, если бы какой-то обремененный чувством справедливости оперативник или следователь посмел заикнуться о том, что муромские бизнесмены мрут не по печальному стечению обстоятельств, а по чьей — то преступной прихоти, на него бы немедленно зашикали и отправили писать бесконечные еженедельные, ежеквартальные, текущие и прочие отчеты. В лучшем случае.

В этом деле ничто напрямую не свидетельствовало о преступлении. Эмоциональное заявление убитой горем вдовы одного из потерпевших не в счет. Сверху указаний не поступало — там тоже не дураки сидят: знают, что стоит замечать, а что нет. Следовательно, ни о каких преступных деяниях, а также мерах по их пресечению не может быть и речи. На одежде одной из жертв, правда, были обнаружены мелкие пятна крови, но на следующий же день выяснилось, что, прежде чем отправиться с работы домой, он в присутствии нескольких свидетелей поговорил на повышенных тонах с кем-то по телефону, здорово перенервничал, в результате чего у него неожиданно пошла носом кровь. Несколько капель попало на одежду. Это небольшое происшествие только лишний раз подтвердило обоснованность окончательного заключения — смерть наступила по естественным причинам, а именно в результате острой сердечной недостаточности. На этом дело закрыли. Собственно, и дела-то, как такового, не было.

Зато была цепочка загадочных при всей их естественной видимости смертей.

И все-таки мне оставалось пока непонятным, почему муромским «вирусом» заинтересовалось мое руководство. Мало ли на что закрывают глаза представители правоохранительных органов на местах. Большинство из «незамеченных» официальными представителями преступлений, проступков, нарушений лежат на поверхности, о некоторых из них мои коллеги осведомлены едва ли не лучше самих нарушителей правопорядка, но только единичные, особые случаи вызывают их пристальное внимание. Даже если в Муроме истребляли предпринимателей на заказ, при более внимательном изучении, скорее всего, быстро бы выяснилось, что по прошествии нескольких лет мирного сосуществования местные авторитеты начали перекраивать территории или сферы влияния. Наверняка вынырнул кто-то из новых, чересчур прытких и нетерпеливых, и теперь торопится силой укрепить свой пока шаткий авторитет.

Такие мысли, возникшие у меня во время разговора с Громом, совсем не означали, что я всеми силами стремилась увильнуть от работы. В случае когда по каким-то причинам, например, вследствие повальной коррупции, местные правоохранительные органы не могли или попросту не хотели самостоятельно разбираться с силами, стоящими по другую сторону закона, нередко подключали нас. Но дело в том, что, если в Муроме происходит банальная криминальная разборка, как раз нашему отделу там делать особенно нечего.

Я вежливо дождалась, когда Гром сделает паузу, и поинтересовалась:

— Разрешите небольшое замечание, товарищ генерал?

Гром заинтересованно посверлил меня взглядом, кивнул, благосклонно оставив без внимания столь фривольную формулировку:

— Слушаю.

Сразу оговорюсь, что с Громом мы не один пуд соли вместе съели. Так что, когда (и если) предоставлялась возможность, общались как старые добрые друзья. Однако работа есть работа. И специфика нашей деятельности (впрочем, не только нашей) диктует свои условия общения. Рабочая обстановка исключает вольности в разговоре и поведении. И Гром, и я, какие бы чувства в глубине души мы друг к другу ни испытывали, всегда помнили о необходимости соблюдать требуемую дистанцию в сугубо рабочем разговоре. Единственное, что я могла позволить себе в такие моменты, это слегка поиронизировать, а Гром — с терпимостью и пониманием мудрого руководителя позволить мне это сделать да сдержанно пошутить в ответ.

Мое замечание в адрес начальства было предельно коротким:

— Вы чего-то недоговариваете.

Отсмеявшись, генерал укоризненно сказал:

— Багира, твоя дотошность для дела, конечно, очень полезна, но иногда она, ей-богу, достает.