Братья Гримм

При такой домашней, почти интимной обстановке братья Гримм пользовались залом их соседа по дому археолога Отфрида Мюллера. Рассказывая о своем брате, Вильгельм так описывал эту почти патриархальную атмосферу. «Когда он (Якоб) в первый раз вошел в аудиторию, я приоткрыл дверь и стал смотреть на его спокойное и доброе лицо... на то, как он медленно спускался по ступенькам — эта картина будет стоять перед моими глазами, пока я жив. Окна аудитории выходят на улицу, и Герман (мой сын), пока няня стояла с ним у дверей, несколько раз подбегал к окну, громко крича: «А там стоит апапа!» Малыш, едва начав говорить, придумал такое слово и постоянно так обращался к Якобу, приводя его в восхищение; поэтому мы, пока продолжалась лекция, должны были держать его наверху».

Во время лекции Якоб держался естественно и непринужденно, не умел скрывать своих чувств. Однажды, когда его брат был болен, он вдруг прервал лекцию, задумавшись о чем-то, помолчал, потом, как бы извиняясь перед слушателями, тихо сказал: «Мой брат тяжело болен».

Совсем иной, официальной, была его речь, которую он произнес 13 ноября 1830 года как традиционную академическую при вступлении в должность. Он читал ее на латинском языке, она называлась «De desiderio patriae», и в ней звучала тоска по дому. По-видимому, выбор этой темы был не случаен — здесь, в Геттингене, он часто думал о своей родине — Гессене. В речи он показал, не ссылаясь на свое личное состояние, как сам язык может вызывать эту тоску. Он считал, что родной язык обладает такой силой, которая притягивает к дому и дает о себе знать, как только человек покидает родину. Язык способен пробудить или укрепить в народе чувство взаимного единства.

Лекции, которые читал Якоб, касались в первую очередь вопросов грамматики, памятников древнего права, истории литературы и изучения литературных источников. В цикл своих лекций он включил и «Германию» Тацита.

Историк литературы Карл Гедеке, изучавший в эти годы философию в Геттингене и написавший потом «Очерк истории немецкой литературы», так описывал лекции преподавателя Якоба Гримма: «Кое-кто еще помнит невысокого живого человека на кафедре, его хрипловатый голос с сильным гессенским акцентом. Он читал лекции не по конспекту — небольшого листка бумаги, на котором записано несколько имен, слов и цифр, было вполне достаточно для его не сравнимой ни с чьей памятью... Но все же лекции не оправдывали ожиданий. Действительно, в них часто возникали меткие образы и прекрасные картины, которыми так богаты его произведения, но в устном изложении они воздействовали не так, как в книгах; он рисовал их наспех, как-то судорожно, иногда прерывал льющийся поток фактических данных, вызывая тем самым неприятные ощущения. В книгах же эти образы, хорошо увязанные с контекстом, помогали не только по-новому повернуть мысль, но и развить, расцветить ее: «Мысль — молния, слово — гром; согласные — это скелет, гласные — это кровь языка». Внешне хрупкий, небольшого роста, он вместе с тем чем-то напоминал старинных воинов, которые, отстегнув и сняв шлемы, отдыхали на воздухе, чтобы потом, собравшись духом, вступить в бой. Он сам себя сравнивал с ними. У них сила рождалась в бою, у него — в работе».

Постепенно лекции Якоба Гримма привлекали к себе все больше и больше слушателей. В 1833 году его грамматический курс слушали даже двое англичан, хотя они едва понимали по-немецки. А в 1834 году он читал лекции уже «тридцати двум прилежным студентам». На его еженедельную четырехчасовую лекцию по истории литературы собиралось даже до пятидесяти восьми человек — для того времени это было массовым посещением.

За свои труды Якоб Гримм получил необычный по тем временам чин «гофрата» — надворного советника.

Вильгельму, часто болевшему в эти годы, приходилось затрачивать гораздо больше сил и времени на подготовку к лекциям. Спокойная и уверенная манера изложения материала снискала ему славу прекрасного преподавателя. Вильгельм начал курс лекций не с малодоступных и требующих больших знаний предметов, как это сделал его брат, а предпочел им общедоступную, поэтическую тему. Его первая лекция была посвящена «Песни о Нибелунгах», которую еще в своих «Немецких героических сказаниях» он назвал «завершенным, законченным творением». Затем читал лекции по эпосу «Гудрун» и «Разумению» Фрейданка — удивительному произведению, возникшему в начале XIII столетия, в период участия в крестовом походе императора Фридриха II.