Братья Гримм

Их геттингенский товарищ по несчастью Гервинус назвал эту работу «геркулесовой». В начале 1839 года в письме Якобу он писал: «Этот труд займет достойное место в ряду Ваших прежних работ, и, если считать, что в жертву ему принесены геттингенские годы, это еще раз доказывает, что нет худа без добра. Потомки восславят Вас вдвойне. На обиду, которую Вам нанесло отечество, Вы ответили новым благодеянием — трудом, подобные которому в других государствах осуществляются при поддержке монархов и целых академий».

Необходимо было детально разработать методику, как сортировать и обрабатывать поступающий материал. Правда, Вильгельм тогда уже сомневался, что, несмотря на помощь со всех сторон, они вряд ли смогут завершить эту работу над «Словарем», тем более если им придется вновь пойти на службу.

Вначале была черновая работа. Многое для них раскрывалось по-новому. Так, они обнаружили, что большое количество слов со временем вышло из употребления и что поэтический язык XVIIIвека обходился весьма ограниченным запасом слов. Гениальное исключение составлял лишь Гёте. Но братья не ограничивались только обработкой и обобщением материалов, поступавших от помощников, а их в сентябре 1839 года было уже около шестидесяти. Они сами занимались анализом языка отдельных авторов, сами выписывали слова из их произведений.

Уже была проделана огромная работа, но до издания первого тома было еще далеко. 1839 и1840 годы ушли на собирание необходимых данных. И чем больше углублялись братья в работу, тем яснее им становилось, что она будет лежать тяжким бременем на их плечах в течение длительного времени. «Это труд, который иногда наводит на меня ужас, — писал Вильгельм. — Чем дальше мы идем, тем очевиднее становится, как бесконечно много нам еще предстоит пройти». Якоб считал: «На ближайшие годы у нас работы в избытке». Но братья оставались верны начатому делу. А взявшись за него, они уж стремились к тому, чтобы их детище было совершенным в своем роде. Составление словаря такого масштаба требовало, помимо всего прочего, обширной переписки, к тому же не все сотрудники сдерживали свое слово. Но впереди еще была огромная работа по сбору материала, и братья радовались, если их помощники не теряли мужества, а картотеки пополнялись.

Надо сказать, что в эти годы, с 1838-го по 1840-й, братья Гримм испытывали трудности, связанные не только со словарем. Много было и других повседневных забот, требующих и времени и сил. Но братья не теряли бодрости духа и поддерживали друг друга в любой ситуации. Вильгельм говорил, что он склонен даже уповать на бога: «Я много раз убеждался, что он находит пути, о которых мы и не подозреваем». Якоб же говорил: «Я думаю, что мужества и твердости мне хватит». Но наряду с высказываниями, исполненными уверенности, мы узнаем из писем Якоба, что на протяжении последних четырех или пяти месяцев 1839 года со здоровьем дела обстоят у него не так уж благополучно. У Вильгельма опять появилось беспокойство за Дортхен, которая серьезно заболела. Долгие недели она лежала с воспалением легких и почечными коликами; были дни, когда братья опасались самого худшего. Выздоравливала она медленно и долго.

После вынужденного перерыва Якоб и Вильгельм продолжили работу. Воспоминания о Геттингене болью отзывались в душе, но братья ни на минуту не раскаивались в том, что выступили против короля, нарушившего присягу. Они считали, что «ничто не приносит такой пользы людям и целым народам, как честность и смелость», и что в основе любой политики должны лежать эти качества. «Будущее нашего народа строится на общем для всех чувстве чести и свободы», — утверждали они.

Ведя уединенную жизнь в Касселе, укрепившись в мысли, что лучше не думать о возможных последствиях своего поступка, а положиться на волю всевышнего, братья чувствовали себя теперь гораздо лучше, нежели в период своей преподавательской деятельности в Геттингене. По натуре они были исследователями, не любили много говорить, но охотнее доверяли результаты своих размышлений бумаге. Якоб, менее общительный, чем Вильгельм, писал: «Моя натура такова, что, занимаясь самостоятельно, я получал гораздо больше, чем в годы учебы и от общения с окружающими». Теперь же братья стали еще более молчаливыми. После бесед на научные темы каждый из них садился за рабочий стол в своем кабинете. Естественно, в их отношениях осталась прежняя сердечность.

Шумные общества Якоб не любил и раньше, теперь же еще реже встречался с людьми. Да и что толку от постоянных разговоров о том, как плохо устроен мир и как много безобразий в обществе. Даже во время еды, когда собиралась вся семья, Якоб был немногословен. Молчал и Вильгельм, и только подраставшие дети, как это обычно и бывает, были оживлены за столом.

И все же братья не лишали себя, пусть маленьких, радостей — в минуты отдыха полюбоваться картиной солнечного дня, вдохнуть воздух, пропитанный ароматом лип.