«Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его! И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями. И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня».
Это из Исайи. Теперь пушкинское переложение, как своеобразный комментарий, интерпретация и блестяще показывающая внутреннее усвоение им гениальных строк Исайи.
Н. АСАДОВА:
Л. МАЦИХ: Между этими строками и его юношескими стихами «Гаврилиады», между экстремизмом оды «Вольность» или между строками «Боюсь, брусничная вода мне б не наделала вреда» огромная разница. И то, что Пушкин от пустяков, от шалостей, от необязательных строк, от ёрничества своего…. «Накажи, святой Угодник, капитана Борозду. Разлюбил он, греховодник…» ну и дальше по тексту. Это он тоже писал с удовольствием. Согласитесь, трудно себе представить, чтобы в одном человеке эти грани совмещались. Но он был именно таков. Но для того, чтобы отрешиться от всей шелухи, от скорлупы и написать гениального «Пророка», нужно было по-новому взглянуть на Библию.
Это невозможно без наставников. Наставниками его были масоны.
Н. АСАДОВА: Комментарий нам пришёл от нашего слушателя Владимира: «Пушкин далеко в масонстве не пошёл, потому что он, как великий поэт, знал, куда идёт — в вечность».
Л. МАЦИХ: ну, мы в известном смысле все туда идём, Владимир. Пушкин, я думаю, знал своё предназначение издавна. Об этом писал Энгельгардт, его лицейский наставник, что он хочет блистать именно посредством поэзии и полностью лишь отдаётся тем предметам, которые к этому непосредственно ведут. Отсюда его те черты, которые воспринимались, как легкомыслие, нежелание учить какие-то вещи, общеобязательные. Скажем, он был очень плох в математике. Никак она ему не давалась, он не прилагал усилий для этого.
Он не считал для себя обязательными некие общепринятые нормы. Очень хлёсткие эпиграммы, очень злобные, ядовитые ярлыки, которые он приклеивал, и к мужчинам, и к дамам. В те времена не было так принято. И это он делал оттого, что он осознавал своё предназначение и избранность. И то, что его миссия — это именно блистать. Но это же обуславливало и нелюбовь к нему, и то, что не брали его на службу, нигде он не мог устроиться по-настоящему, нигде толком не служил, и денег не зарабатывал службой, в отличие от всех своих друзей. Из-за этого и в масонстве ему не было ходу.
Он не был человеком системы, он был одиноким гением и именно так себя всю жизнь и вёл.
Н. АСАДОВА: Из «Овидия» его выгнали в итоге или нет?
Л. МАЦИХ: Нет. Он ушёл из «Овидия». Эта ложа особо ничем не блистала, и особых работ не вела, как потом писал его родственник Мусин-Пушкин-Брюс, с тройной фамилией человек, он был исследователь масонства. Он писал, что от ложи «Овидия» никаких особых донесений о работах не поступало. Дело не в конкретном его членстве, а в том, что идеи, которые вдохновляли его, в том числе на великие произведения, как «Борис Годунов», как «Пророк» «Отцы-пустынники и жены непорочны», «Когда владыка ассирийский»… По-настоящему великие стихи, они вдохновлялись масонскими идеями и непосредственно масонскими учителями, как живыми — Чаадаев, Карамзин, Вяземский, так и усопшими — Новиков, Гамалея или цитируемый нами Ключарёв.
Н. АСАДОВА: Вопрос такой нам пришёл: «Был ли масоном Байрон?»