Братья. История масонства в России

КОРРЕСПОНДЕНТ: Напомню, сегодня о церковном прошлом Синода внешне напоминает только позолоченный православный крест на крыше. Полгода назад в этом здании открыли президентскую библиотеку имени Бориса Ельцина.

Н. АСАДОВА: Вот такая вот весёлая питерская улица, удивительная путаница в голове.

Л. МАЦИХ: Я немножко разочарован. При всей моей обычной снисходительности и почтении ко мнению улицы, в данном случае это полная разноголосица, и мнения есть абсолютно непонятные и дикие. Во-первых, какой Сенат – народные избранники…

Н. АСАДОВА: Да, это меня тоже порадовало.

Л. МАЦИХ: Во-вторых, у церкви никакой власти не было, сравнимой с государственными органами. Но много прозвучало здравого насчёт того, командовать ли церковью или нет. Синод был именно Министерством по церковным делам. А сенат был государственным советом, такой протопарламент. И разделение функций у них было абсолютно чёткое. Но Синод не мог принимать самостоятельных решений. Все его решения подлежали утверждению обер-прокурора. Ну а потом и государям.

Синод решал многообразнейшие вопросы. Надо же учесть, что тогда была поголовная религиозность населения. И у церкви было огромное имущество среди прочего. Нужно было как-то, как сейчас говорят, разруливать экономические конфликты, которые с неизбежностью возникали между монастырями, помещиками, между крестьянами-арендаторами, между церковью, как хозяйствующим субъектом и другими субъектами такими же. Кроме того, было множество вопросов, связанных с печатанием литературы. Что дозволять, что не дозволять с точки зрения церковных правил и чисто церковной цензуры.

Были вопросы богослужебные, сейчас они для многих звук пустой, а тогда для людей это был вопрос исключительно значимый.

Н. АСАДОВА: Повседневной жизни по сути.

Л. МАЦИХ: Не бытовой, а именно бытийные вопросы. Люди об этом очень задумывались. Приведу один пример. Один священнослужитель в бытность Голицына он был прокурором Синода, вышел на водосвятие в проруби, т.н. Иордани на крещенский праздник, вышел в мантии, подбитой горностаем. А горностаевый мех полагалось носить только августейшим особам, т.е. только царю и его родственникам ближайшим.

Был донос моментально, поскольку это одно из любимейших занятий населения во все времена. И перед Голицыным, к нему пришли просить за уважаемого архиерея, а он сказал: «Нет, мы поступим по закону». И он действительно поступил по закону. В этом смысле он был обер-прокурор в самом первозданном смысле слова. Он, как прокурор, надзирал за законом, не давал закон никому преступать. И прежде всего он изменил практику, когда духовенство было вне закона. То есть, духовенство могло делать всё, что угодно, внутри они разбирались своим корпоративным трибуналом, но это никогда не выносилось на суд общественности.

Этот порядок, очень, кстати, дурной, губительный для любой институции, для церкви в том числе. Этот порядок Голицын поломал. За это его очень многие церковные люди не любили.

Н. АСАДОВА: А скажите, почему так странно сочетал две должности Голицын, с одной стороны Министр народного просвещения. С другой – обер-прокурор Синода. И какую роль играл Синод в деле народного просвещения?

Л. МАЦИХ: Это была инициатива Александра. Александр, вернувшись из победного европейского похода, стал человеком совершенно другим, человеком мистическим, склонным к религиозным рассуждениям, к таким вот полётам мистического духа. Ему казалось, что подлинное просвещение должно идти рука об руку с благочестием. Как раз церковные люди восприняли это слияние очень неблагоприятно, им хотелось везде сохранять автономию.

А что такое было народное просвещение? Это учебники, это математика, это физика, это философия, это естественные науки, которые с тогдашним уровнем церковно-богословских представлений радикально расходились. И Синою, в отличие от того, что сказал наш портретист, та часть Синода, которая относилась к церковному ведомству, они были радикально против слияния этих двух ведомств. Но Александр настаивал. А раз хочет государь, кто же может перечить! И Голицын, надо сказать, очень изящно и блестяще из этих деликатных ситуаций выпутывался.

Вообще говоря, дело просвещения в христианской Европе и в России в частности, было веками в руках церкви. И только с началом просвещения, в Европе раньше, со времён реформации, получилось наоборот. Перед Голицыным стал вопрос – каким путём двигать российское просвещение – традиционно церковным, как настаивали священнослужители, или передовым европейским, когда церковное отдельно, а светское отдельно, как бы богу богово, а Кесарю кесарево.

И он, ссылаясь на эту евангельскую притчу, это как известно, Иисус ответил, вопрошавшим его, он сказал, что нет, церковное пойдёт своим путём, а светское образование, университетское, школьное, оно пойдёт другим. И он спас в этом смысле автономию светского образования. Тут ведь знаете какая штука… У любой церкви, не только у православной, и у католической в своё время, у неё есть тенденция монополизировать права на истину. Это очень опасная вещь.