Братья. История масонства в России

Он разработал своё, наполовину оригинальное, наполовину переведённое из якобы Бёне, немецкого мистика, «Учение о благодати», он очень любил выражение такое «Durchbruch der Gnade» - в духе любимых его немецких философов – «Прибой благодати». Не просто какой-нибудь там дождик, а прибой большими волнами. И именно в этом ключе он рассматривал бытие христианской души, - как он писал. Одно из его центральных сочинений, нужно его выделить, это такая статья, эссе, которое называется «Облако над шатром откровения или размышление о том, о чём дерзкая философия и подумать не смеет».

То есть, о том способе постижения действительности, о котором ни одна философия не может и помыслить, ибо это будет неэффективно. Вот я призываю вас осмыслить название этой его статьи, чтобы понять строй его мыслей и направление его дум.

Н. АСАДОВА: То есть, мистицизм в то время понимался, как прозрение.

Л. МАЦИХ: Да, как своего рода прозрение, как именно пробуждение. Множество терминов на разных языках означали одно и то же.

Н. АСАДОВА: И книги, которые он переводил, книги мистиков, стали популярными в Москве и Питере.

Л. МАЦИХ: не то слово! Они стали фантастически популярными. Именно это обусловило и зависть к нему и ненависть.

Н. АСАДОВА: Почему это движение стало популярным?

Л. МАЦИХ: Начинался уже кризис церковных институтов и католицизм начинал подзагнивать, православие было в глубоком кризисе, через сто лет это обнаружилось полностью. Поэтому люди от простых крестьян, солдат и до высшего дворянства, они разочаровывались в традиционных церковных институтах. Например, мистики лабзинского кружка, и прежде всего он сам, как признанный духовный лидер, они ведь были врагами, как они говорили «мерзости афейской», т.е. атеистической, они были врагами неверия, выступали в этом смысле против Вольтера, его язвительных нападок на религию.

Они веру защищали, но против церковной обрядности, против церковного ритуализма, против тех вещей, которые они называли «пережитками поганскими», языческими, против веры в мощи, во всякие ладанки, в кресты нательные, культ икон, реликвии, против этого они возражали. Обрядовая сторона православия вызывала у них насмешки и протест. А они делали акцент на внутреннем, на духовном. Чтобы очистить, как они говорили, истинную веру от скорлупы, от шелухи, от внешних обрядовых наслоений.

Вот так шла их мысль. Поэтому церковные институции им мешали. Они видели в них ненужного и докучливого посредника. Они хотели к богу пробиваться самостоятельно. Это то, что протоиерей Флоровский, один из историков русской церкви и масонства в частности, называл «внецерковная религиозность». Естественно, у церкви это вызывало колоссальную оппозицию и ненависть.

Н. АСАДОВА: Скажите, только ли масоны занимались мистикой?

Л. МАЦИХ: Нет, конечно. Но тогда ведь весь цвет, дворянство и какая-то лучшая часть купечества была в масонство вовлечена. Масонство было тогда не общественной организацией, как мы его сейчас воспринимаем, а это был такое интеллектуальное поветрие. Не быть масоном означало быть человеком устаревшим, то ли недорослем, то ли г-ном Простаковым. Можно было не быть масоном, тогда принадлежать такой протославянофильской партии, как Кикин, Шишков, как Платов, Аракчеев, любители этой русской старины, кокошников, лаптей…

Н. АСАДОВА: …балалаек, матрёшек.

Л. МАЦИХ: Да, да, принципиальная антизападная позиция во всём. Но эта партия была очень немногочисленная. А так, все умственные интеллектуальные увлечения масонства разделялись всем обществом. И в этом смысле мистицизм не был исключением.

Н. АСАДОВА: А можно ли проследить влияние мистики в картинах или скульптурах учеников Академии Художеств того времени?

Л. МАЦИХ: Я думаю да. Но не мистических сюжетов, как мы стали бы искать, какие-нибудь сумерки, вампиры, видения. Нет. Бытовой обывательской мистики там не было.

Н. АСАДОВА: Так мы и не говорим про бытовую мистику?

Л. МАЦИХ: Нет, мы говорим про рафинированное интеллектуальное мировоззрение. Для художников масонов, для них важно было вернуться к реализму в произведениях, потому что церковный канон от реализма весьма далёк, это очень условная живописная школа. Они хотели пробиться к реализму, к человеческой душе. Для них мистика означала открыть человеческую душу, скажем, в портрете. Глаза – зеркало души, поэтому глаза стали выписывать на портретах с особым тщанием.

Как ядовито писал князь Вяземский, человек исключительно язвительный, глазам уделялось большее внимание ,чем кружевам и жемчугам. Через глаза, как зеркало, они хотели заглянуть в душу портретимуемых. Там, конечно, были атрибуты чисто масонские – угольники, циркули на столах у вельмож, у князей, у архитекторов.

Н. АСАДОВА: Но это уже влияние масонской идеологии. А мистицизм… это не всегда пересекающиеся понятия.