Братья Карамазовы. Том 2

Она не успела дальше сказать, как Карамазов накинулся на нее покрыв ее своим телом повалив на кровать. Она больше не сопротивлялась и была теперь в полной его власти. И тут из его недр души взошла огромная сила возбуждения и наскоро сняв с себя и с нее одежду, оставив на ней только крестьянского покроя сорочку, вошел с вожделенной им женщиной в соитие.

Два часа безудержной гонки, в ходе которой, она все же по своей привычке переборола его прочно взяла инициативу в свои руки. Изливаясь и фонтанируя, горячо и часто дыша, в течении отпущенного времени, они были слиты воедино получая сладострастное удовольствие друг от друга.

Насытившись в приятном изнеможении Иван Федорович распластался на кровати, а она села, закутавшись в лежащий неподалеку плед спиной к стене. Он не сводил с нее глаз. Софья улыбнулась ему в ответ, поймав его полный любовью взгляд, показывая всем своим видом что ей было и есть приятно.

Ты доволен мной? – спросила она.

Более чем. Plaisir inegale (непревзойденное наслаждение).

А ты знаешь, я в семнадцать лет убежала из дома, – вдруг сказала Софья.

Зачем?

Да потому что мой па-па despote (деспот) как и Александр II. Он был похотливый самец, всю прислугу перепробовал, как только мама терпела весь этот содом. А наш царь – вот с кого он видимо пример взял, увидит в Мариинском театре, какую-нибудь невинную красотку и этим же вечером ее уже ведут в его опочивальню. Снимет первую пробу и домой с подарками отправляет, а ее папочка и жених ее, за честь это почитает. Вот только Долгорукая и умерила его пыл, так они говорят в кабинете его покойного отца свою нужду справляют. И это было еще при живой царице, которая в чахотке умирала в это время.

А со мной тебе не противно?

Терпимо. Я это для дела делаю, а так ни за что бы не согласилась. Мне было тогда двенадцать лет, когда на это дурацкое Высочество совершили первое покушение. Тогда моя двоюродная сестра Елена, дочка кстати бывшего декабриста, вбежала к нам, вся трясется, глаза большущие, дух еще не успела перевести, а сама только повторяет одно и тоже: «Стреляли, стреляли…стреляли…», – Мы все тогда в гостиной сидели и все хором: «Да в кого стреляли?!» – «В царя, в царя, в царя…сегодня стреляли», – наконец вылупилось из нее. Отец строго: «И что жив?!» – «Жив, жив, Бог спас!», – ответила она. Я не знаю почему, но тут у меня слезы из обоих глаз потекли и стала повторять про себя, только одно слово: «Жив, жив, жив». Малая еще была, дура наивная.

А из дому зачем убежала или Содом опостылел?

Нет. В шестнадцать я закончила Аларчинские высшие женские курсы. Это между прочим почти мужское образование. У нас дома я после прочтения Некрасова «Русские женщины», Тургенева «Накануне» образ Елены мне запал в сердце, Гончарова – Ольга Ильинская, Чернышевский – Вера Павловна, с тремя сестрами и дочерью богатого фабриканта организовала кружок по изучению женского вопроса Emancipation. Па-па раз нас послушал и все, разогнал наше собрание и строго настрого запретил об этом говорить в его доме. Тогда я в знак протеста собрала вещи и из дому вон ушла. Только маму было жалко, мы так плакали обе, но я ей тайком письма писала, а она мне деньгами помогала если чего.

А отец как отпустил?

Так он пил беспробудно уже давно, ему-то все одно. Его после покушения на царя со службы поперли так он и впал в пьянство, хотя и раньше стакана лишнего мимо рта не проносил, но тогда держал все же себя, должность обязывала. Но потом все же объявил меня в розыск, но я так умело скрывалась что меня не нашли.

И куда ты пошла?

Я ха, да у меня подруг было много – помогли, устроили. Жила в женской коммуне. Я много читала из-запрещенной литературы и наконец во всем разобралась, можно сказать: J'ai commence a voir (прозрела) и в восемнадцать я уже стала одной из организаторов революционного просветительского кружка Николая. Васильевича Чайковского. Днем я работала в бакалейной лавке, а вечером вела пропаганду среди рабочих. О как мы зачитывались Жан Жаком Руссо. Вся жизнь строится во имя большинства, вот это идея!