Братья Хоторны

Ночью, сидя в салоне частного самолета, Джеймсон смотрел в иллюминатор. Эйвери спала у него на груди. В передней части тихо сидели Орен и остальные сотрудники службы безопасности.

Тишина и неподвижность всегда действовали Джеймсону на нервы. Скай однажды сказала им, что не создана для бездействия, и как бы Джеймсону ни хотелось не иметь ничего общего со своей испорченной, способной даже на убийство матерью, он понимал, что она имела в виду.

В последние недели стало хуже. После Праги. Джеймсон подавил непрошеное воспоминание, но ночью, когда ничто не отвлекало его, он едва мог сопротивляться порыву вспомнить, подумать, поддаться манящему зову опасности и тайны, которую необходимо разгадать.

– Опять это выражение на твоем лице.

Джеймсон провел рукой по волосам Эйвери. Ее голова по-прежнему лежала у него на груди, но глаза были открыты.

– Какое выражение? – тихо спросил он.

– Наше.

Ум Эйвери был таким же пытливым до загадок, как и его. Именно поэтому Джеймсон не мог рисковать, позволяя тишине и неподвижности окружить его, поэтому он должен был чем-то себя занять. Если он позволит себе подумать о Праге, ему захочется обо всем рассказать Эйвери, а если он все ей расскажет, то оно станет настоящим. А как только оно станет настоящим, он боялся, что не сможет удержаться, и неважно, насколько безрассудным или опасным будет путь до цели.

Джеймсон целиком и полностью доверял Эйвери, но не всегда мог доверять себе, особенно если речь шла о том, как поступить правильно, о благоразумии, о безопасности.

Ничего не говори ей. Джеймсон заставил себя подумать о другом, прогоняя мысли о Праге.

– От тебя ничего не скроешь, Наследница! – Единственный способ скрыть что-то от Эйвери – переключить ее внимание на что-то другое, что-то заправдашнее. Увести в другом направлении. – Мой год перед поступлением в колледж подходит к концу.

– Тебя что-то беспокоит. – Эйвери подняла голову. – Причем уже несколько месяцев. В путешествии это не так заметно, но в другое время…

– Я хочу… – Джеймсон закрыл глаза, представляя себе водопады, их шум и… ограждение. – Не знаю, чего я хочу. Чего-то.

Он глянул в темноту за иллюминатором.

– Хочу делать великие вещи.

Это всегда было долгом Хоторнов. И «великие» не в плане «очень хорошие». «Великие» – значит «грандиозные», «долговременные» и «потрясающие». Великие, как водопады.

– Мы и так делаем великие вещи, – сказала Эйвери, явно подразумевая распределение миллионов его деда. Она собиралась изменить мир. «И я рядом с ней. Я слышу рев. Я чувствую брызги». Но Джеймсон никак не мог отделаться от гнетущего чувства, что он стоит за ограждением.

Он не делал ничего великого – в отличие от нее, в отличие от Грэя.

– Мы впервые возвращаемся в Европу после Праги, – тихо произнесла Эйвери, уставившись, как и он, в темноту.

Какая ты проницательная, Эйвери Кайли Грэмбс!

Ему потребовалось буквально актерское мастерство, чтобы беззаботно улыбнуться девушке.

– Я уже говорил тебе, Наследница, не стоит переживать из-за Праги.

– Я не переживаю, Хоторн. Мне просто любопытно. Почему ты не рассказываешь мне, что случилось той ночью? – Эйвери знала, как использовать тишину в своих целях, умело распоряжаясь паузами, чтобы полностью завладеть его вниманием, и заставить его ощутить ее молчание дыханием на своей коже. – Ты вернулся на рассвете. От тебя пахло дымом и пеплом. И у тебя был порез, – она поднесла руку к впадине у его ключицы, прямо у основания шеи, – вот здесь.

Она могла бы заставить его рассказать ей все, если бы захотела. Одно маленькое слово – «Таити», – и его секреты стали бы и ее. Но она ни за что не стала бы, и Джеймсон знал об этом, что убивало его. Все в ней убивало его в самом лучшем из возможных смыслов.

Не рассказывай ей. Не думай об этом. Сопротивляйся!

Губы Джеймсона остановились в сантиметре от ее.

– Если хочешь, Таинственная девочка, – промурлыкал он, вызывая воспоминания из прошлого, и их обдало жаром, – можешь называть меня Таинственным мальчиком.

Глава 4 Грэйсон

Грэйсон уже много лет не бывал в Лондоне, но квартира выглядела все так же: впечатляющий старинный фасад, тот же современный интерьер, те же сдвоенные балконы, с которых открывается захватывающий вид, и все те четыре брата, любующиеся этим видом.

Джеймсон, стоящий рядом с Грэйсоном, выгнув бровь, взглянул на Нэша.

– Что стряслось, ковбой?

Грэйсона мучил тот же вопрос. Нэш почти никогда не пользовался своим ежегодным «девять-один-один».

– Вот что.

Их старший брат бросил на стеклянную столешницу бархатную коробочку. Коробочку для кольца. Грэйсон вдруг понял, что не мигая смотрит, как Нэш открывает ее, показывая им незаурядную вещицу: черный опал, увитый филигранными бриллиантовыми листьями и оправленный в платину. Переливы драгоценного камня поражали красотой, а мастерство изготовления, пожалуй, не имело себе равных.