Братья крови

Жюстина, не скрывая улыбки, глянула на меня. Ей доставляла удовольствие непринужденная беседа. Еще бы, свести за одним столом оборотня, двух высших вампиров и двух людей. Зачастую в подобной ситуации мог бы разгореться нешуточный скандал, а то и кровопролитие.

– Оборотнем нужно родиться, – покачал головой Пашутин. – Сейчас это называют генетикой или наследственной мутацией. А в мое время говорили – на роду написано.

– В ваше время? – решил вмешаться я. – А простите за нескромный вопрос – сколько вам лет?

– В этом году девяносто семь исполнилось. Я еще не так стар.

Да, он был совершенно прав. Те-кто-меняет-обличье, как называли их некоторые народы в старину, жили долго, но все же не бесконечно, как мы, кровные братья. При разумном поведении он может протянуть еще лет двести – триста. Говорят, старейший из «Детей Протея», основатель общества, лапландский затворник Финн прожил больше тысячи лет и умер не своей смертью, а от пули солдата вермахта во Вторую мировую.

– Николя – мой частый гость, – заметила Жюстина. – Мы с ним обсуждаем план нового романа. Возможно, это будет бестселлер. Когда я растолкаю всю эту затребованную издательствами макулатуру по литературным неграм, – она подмигнула Змейке, – то сяду писать настоящую книгу.

– А мне кажется, можно не дожидаться, – вмешалась Янина. – Политический детектив, круто замешанный на мистике, да еще записанный со слов очевидца, просто обречен на успех.

– О чем вы, если не секрет? – удивился я.

– Гибель теплохода «Армения», – сказал оборотень. – Я единственный, кто уцелел в этой морской катастрофе. Больше семи тысяч эвакуированных утонуло.

– Это было в Великую Отечественную?

– Да, в сорок первом. Немцы наседали на Крым… «Хейнкель» выпустил торпеду почти в упор.

– Как же вам удалось спастись? – вмешалась Жанна.

– Элементарно… – с хитринкой протянул он. – Обернулся тюленем. Кстати, я предлагаю Жюстине еще один сюжет – поиски сокровищ с затонувшего «Черного принца». В них я тоже принимал участие. По личному распоряжению Иосифа Виссарионовича.

– Вы сотрудничали с коммунистами? – удивилась девушка.

– А почему бы и нет? Я детдомовский. Родителей не помню. Советское государство меня выкормило и воспитало. Так почему я не мог ему служить верой и правдой, как мой отец государю императору?

– Вы же не помните родителей, Николай… – укоризненно произнес я.

– Не помню – не значит, что не знаю. Правда, сведения о них я разыскал уже в семидесятые годы в архивах. Не без протекции князя Прозоровского. Мой отец – оборотень-универсал, служил в александрийских гусарах в чине ротмистра, незадолго до Первой мировой вышел в отставку, но потом вернулся в строй. Революции не принял, участвовал в Кубанском походе генерала Корнилова, который чаще называют «Первый ледяной», пропал без вести в двадцатом году, в Крыму, когда уходили войска барона Врангеля. Мать, урожденная Твардовская, происходила из старинной польской шляхты, оборотень-универсал. Погибла при странных обстоятельствах в восемнадцатом году в Петрограде. Возможно, к ее смерти причастны Охотники. Мне тогда было три года. Я удовлетворил ваше любопытство, высший Анджей?

– Извините, Николай. – Мне в самом деле стало стыдно. Десятки и сотни оборотней и вампиров сотрудничали и с коммунистами, и с нацистами, и с бонапартистами, и с роялистами… Даже с конфедератами, не побоюсь этого слова. Да с кем только не сотрудничали! Кого-то привлекала денежная выгода, кого-то дополнительная власть, кто-то шел на службу режимам просто так – со скуки. – Простите за неосторожное слово.

– Что вы, Анджей, – склонил голову оборотень. – Не стоит извиняться.

– Стоит. Вы, кстати, по материнской линии из каких Твардовских будете? Малопольских или великопольских?

– Из великопольских.

– Жаль. Кое-кого из краковских Твардовских я знал.

– Среди краковских Твардовских оборотней не было. Одни только колдуны.

– Ну да…

Я кивнул и слегка напряг память, вспоминая строки Мицкевича.

Пьют, играют, трубки курят —
Дым, веселье, кутерьма;
Шумно пляшут, балагурят,
Ходуном идет корчма!

За столом сидит Твардовский,

Подбоченясь, как паша,
И хохочет: «Я таковский!
Пой, душа! Гуляй, душа!»[80]

Все засмеялись. Настороженность, которая вдруг появилась во взгляде Пашутина, исчезла как не бывало.