Братья по оружию

— Я чувствую себя так, словно не видел солнца целые месяцы, — сказал он, с мрачным видом оглядываясь на оставшуюся позади стену Вайретского Леса, который теперь выглядел как непроницаемая стена чёрных стволов, окутанных белым туманом. — Как хорошо оказаться подальше от этого места. Я ни за что не хочу возвращаться сюда, по крайней мере, пока жив.

— Нет никакой причины возвращаться, Карамон, — произнёс Рейстлин. — Поверь мне, обратно тебя никто не позовёт. Впрочем, как и меня, — прибавил он вполголоса.

— Ну, тогда ладно, — гулко пробасил Карамон. — Я, правда, не знаю, почему ты хочешь вернуться. После всего, что произошло… — Глянул на брата, заметил мрачное выражение его лица, глаза, которые тускло полыхали в сумраке, и заколебался: — После всего… ну всего того, что они сделали тебе… — Карамон потихоньку приходил в себя, оттаивая под ярким солнцем и тёплыми порывами ветерка. Как только он выбрался из-под тени мрачных, насторожённых деревьев магического Леса, он сразу ощутил прежнюю храбрость и силу. — Это все неправильно, Рейст! — наконец сказал он. — Маги сделали с тобой какую-то ужасную вещь, и теперь я смело могу сказать об этом, не боясь, что меня превратят в жука или кто-то пороется в моих мыслях. — Он быстро посмотрел на скачущего рядом Антимодеса, чей белый плащ развевался сейчас по ветру. — Я не хочу сказать ничего обидного… Ты очень много сделал для моего брата и всегда заботился о нас. Но ты ведь мог попросить остальных своих друзей магов, там, в Башне, не мучить Рейстлина. Он же чуть не умер от ваших испытаний. А ты не сделал ничего, даже пальцем не пошевелил!

— Прекрати, Карамон, хватит! — раздражённо проговорил Рейстлин, испытывая неловкость за прямолинейные слова брата. Он с тревогой посмотрел на Антимодеса, но того, казалось, речь Карамона нисколько не задела. Архимаг с улыбкой слушал и даже слегка кивал, словно соглашаясь с ним.

«Сколько можно Карамону вести себя как клоуну!» — раздражённо подумал Рейстлин.

— Ты забылся, брат! Немедленно извинись перед Антимодесом! — рявкнул юноша, но тут же ощутил, как у него перехватило дыхание. Поводья выпали из рук, и он судорожно ухватился за седло, боясь, что от слабости просто свалится с лошади. Свесившись с седла, Рейстлин попытался откашляться — лёгкие горели огнём, словно он снова был тяжело болен, как много лет назад. Юный маг кашлял и кашлял, но воздух упорно не хотел идти в лёгкие, перед глазами заплясало синее пламя. «Это конец! — пронеслась у него в мозгу ужасная мысль. — Я не переживу этого!» Спазм, сжимающий грудь, ослаб внезапно; робкая струйка воздуха просочилась внутрь. Рейстлин вздохнул раз, другой, и мутная пелена начала спадать с его глаз.

Он с трудом выпрямился, нащупал носовой платок и быстро вытер следы крови и желчи с губ, затем тщательно его свернул и сунул обратно в шёлковый пояс, который носил поверх красной мантии, — так быстро, чтоб Карамон ничего не заметил.

Тот как раз спрыгнул со своей лошади и бежал к брату, вытянув руки, чтоб подхватить его, если Рейстлин всё-таки свалится с седла. Юный маг был сердит на Карамона, но сильнее других чувств сейчас оказался приступ мгновенной жалости и злобы на самого себя, такой, что хотелось зареветь во весь голос. «Почему они это сделали со мной? Почему я?» — стучало у него в голове.

Рейстлин бросил на своего близнеца уничтожающий взгляд.

— Я ещё вполне могу сидеть на лошади без посторонней помощи, милый братец! — язвительно бросил он. — Давай извинись перед архимагом, и мы можем двигаться дальше. Но только надень свою шляпу обратно, ты её слишком опрометчиво снял, вот солнце и зажарило те немногие мозги, что у тебя остались…

— Не надо, Карамон, ты меня не обидел, — мягко сказал Антимодес, хотя взгляд его, брошенный на Рейстлина, был весьма мрачным. — Ты воин, и в тебе говорило твоё отважное сердце, вреда от этого нет. Очень хорошо, что ты с заботой относишься к своему брату, я бы даже сказал — в высшей степени похвально.

«Не правда ли, учитель Антимодес? И эти слова — сплошной упрёк мне, — подумал Рейстлин. — Ты ведь все знаешь, не правда ли, учитель Антимодес? Они же позволили тебе наблюдать! Наблюдать, как я убиваю своего брата-близнеца — или что-то, что было иллюзией, как две капли воды похожей на Карамона, — на Испытании. Для меня это неважно, так же как и для тебя. Оба мы теперь знаем, на что я готов пойти и что могу совершить… Теперь я ужасаю тебя, ведь ты не знаешь, как можно меня сейчас использовать. Я уже не юный талантливый ученик, которого можно с гордостью демонстрировать своим собратьям. Ты восхищаешься мной неохотно, как балаганным уродом, скорее жалеешь, но больше не считаешь меня своим учеником…»