Бедный паж, ослабленный сражением, усталостью и бессонницей, не слишком прислушивался к тому о чем говорили между собой старый рыцарь и трое охранников, а потому уловил только то, что было приказано во весь голос – охранять его и не дать улизнуть. Ему и в голову не могло прийти, что побег так легко осуществить. Он хотел было выглянуть в окно, чтобы определить местоположение своей мнимой темницы, но смех солдат, которые как раз привязывали под окном лошадь, лишил его всякой надежды. Он сел на постель; глаза против его воли стали слипаться, и он погрузился в глубокий сон.
Он спал очень крепко не менее трех часов, до тех пор, пока старый рыцарь не возвратился из соседней деревни. Тот спешился у дверей трактира, где пировали Робин со своими приятелями, держа каждый перед собой по большой кружке хмельного напитка.
– Эй, Робин, – окликнул рыцарь, входя в харчевню, – как там наш пленник? Надеюсь, он сбежал? – И он подмигнул левым глазом.
– Я тоже надеюсь, сир рыцарь! – отвечал ему в тон Робин. – Нет, это невозможно: я накрепко запер дверь, как вы и приказывали, и только потом отправился в этот трактир. По правде говоря мы не покидали этой комнаты до вашего приезда…
Старый воин все же решил проверить, как обстоят дела. Он прошел к хижине, в которой был заключен паж, и, отворив дверь, был несказанно удивлен, увидев юношу, который, еще не совсем проснувшись, протирал глаза.
– Вот дуралей! – проворчал сквозь зубы старик. – Ну, совершенный тупица!
Прикрыв за собой дверь, он подошел к Эрмольду и сказал:
– Мне приятно, доброе дитя, что ты не искал случая уйти. Ты прилежный юноша и не имеешь недостатка в терпении. Но если ты сумеешь обмануть нашу бдительность и скрыться из-под охраны, то не забудь засвидетельствовать мое почтение своему господину и сказать ему, что сир Артур Букингем горит желанием преломить с ним копье. Надеюсь, что ты сам отыщешь нужные слова, чтобы передать все, мною сказанное, с должной учтивостью. – Он посмотрел юноше прямо в глаза и, в который уж раз, повторил: – Боюсь, если ты все же сбежишь отсюда, нам вряд ли удастся тебя поймать – ищи ветра в поле!
Паж широко раскрытыми глазами уставился на него, словно бы с трудом понимая, что тот ему втолковывает.
– Тьфу! Если он и этого не понимает, значит, уж точно дурак! – буркнул рыцарь себе под нос.
И все-таки, чтобы не оставить молодому пажу никаких сомнений, он подошел к окну и, облокотившись на подоконник, постоял так несколько минут.
– Не ваша ли это лошадь? – спросил он, подозвав Эрмольда к себе. Какое прекрасное животное! И, должно быть, быстра, как ветер… Будьте спокойны, уж я постарался, чтобы она получила сегодня свою порцию. Ну, будьте здоровы, паж!
Тут он вышел из комнаты и запер дверь ключом. Эрмольд стоял в растерянности, но это продолжалось не больше минуты. Он выпрыгнул из окна, которое от земли было не выше двух метров, огляделся по сторонам и, никого не заметив, тотчас вскочил в седло и поскакал во всю прыть.
Он ехал почти без отдыха, остановившись всего лишь раз, чтобы дать остыть лошади, которая до того устала, что просто падала с ног. Ближе к вечеру, едва только солнце стало садиться, он вынужден был свернуть с пути, поскольку заметил невдалеке отряд кавалерии. Яркие лучи заходящего солнца слепили глаза, не позволяя ему разглядеть, чьи это знамена полощутся в воздухе – англичан или французов.
Ему пришлось изменить направление, но ехал он очень уверенно, поскольку дорога лежала на юг, а еще в Палестине он научился определять путь по звездам. Ночь была тихая, лунная, и в звездах не было недостатка. Наконец, одолев все препятствия, он приблизился к Мирабо. Только-только начинало светать, а колокола ближней церкви уже вовсю звонили, сзывая верующих на утреннюю молитву. Знамена и флюгера играли с утренним ветром. Эрмольд подъехал ближе и с минуту смотрел на эту картину, но вдруг, побледнев как смерть, резко свернул направо и бросился прочь так скоро, как только могла скакать его утомленная лошадь.
Все было кончено – Жоделль опередил Эрмольда. Английское знамя с вышитым на нем львом развевалось на главной башне крепости. Это могло означать только одно: Артур попал-таки в руки своего дяди, Иоанна Безземельного, а Гюи де Кюсси стал пленником Вильгельма Саллисбюри.
ГЛАВА IV