Братья с тобой

Ее звали Тоушан, что в переводе на русский означает «зайчик». Оказалось, что она окончила литературный факультет института еще летом сорок первого года, а теперь преподавала в школе и собиралась поступать в аспирантуру.

Она часто приходила на заседания кафедры русской литературы, слушала, выступала. Умная, с удивительным чувством изящного, Тоушан обещала вырасти в серьезного научного работника. Машу потянуло к ней, а ее к Маше.

Одевалась Тоушан по-разному. Чаще всего ходила в своем темно-красном длинном туркменском платье, иногда надевала скромный темно-синий европейский костюм.

Однажды на институтский вечер приехали артисты туркменского оперного театра. Один из них, обладатель красивого баритона и сам красавец, заметил Тоушан, читавшую по-русски стихи Лермонтова и свой перевод их на туркменский. Оказывается, она и стихи писала и, говорят, переводила отлично.

Артист был холост, ему казалось, что холостой образ жизни подходит ему больше всего. Дома хозяйство вела мать, и вела образцово.

Но Тоушан… Такие встречаются не часто. Они ходили вместе по вечернему городу. Она читала ему стихи русских поэтов и стихи отца туркменской поэзии Махтум-Кули, — сколько стихов она знала наизусть!

И он женился. Родилась дочь. Занятия в аспирантуре Тоушан пришлось отложить, но мысли о дальнейшей учебе она не оставляла. Однако матери мужа это не правилось; она предпочла бы менее ученую невестку.

Тоушан не любила заниматься хозяйством, дома хозяйство вела ее старшая сестра. Родителей они потеряли давно. Муж сестры в сорок первом ушел на фронт и погиб в первых же боях. Сестра Тоушан очень любила маленькую племянницу и часто выпрашивала ее к себе погостить, — всё-таки не так одиноко.

Свекрови невестка была не по душе. И красотой она не отличалась, — какие восхитительные девушки увивались за ее Овезом, не чета Тоушан. А вот выбрал дурнушку.

Овез был прав, сомневаясь в том, следует ли ему жениться. Жениться ему безусловно не следовало, а тем более на Тоушан. Мир был переполнен хорошенькими девушками и женщинами, все они сами тянулись к нему, и невозможно было обходить их вниманием. Были такие и в коллективе туркменского театра оперы.

В Ашхабад эвакуировались опытные русские режиссеры и балетмейстеры. Они помогли поставить первый туркменский балет «Алдар Кесе». Тоушан рассказывала Маше, как это было трудно. Создали балетную студию, обучали девушек. Как ни странно, у туркмен никогда не было танца. Литература была богатая: поэзия и проза — дестаны, в которых стихи чередуются с прозой. Музыка была, было выразительное искусство ковроделия. Не было живописи, — не допускала мусульманская религия, и не было танца.

Либретто «Алдара Кесе» было построено на приключениях героя народных рассказов, весельчака и забавника, любителя всевозможных проделок. Балет удался, — в музыке, в танцах, в декорациях и костюмах было передано нечто такое, что заставляло верить: балет туркменский. И пантомима была в нем, — она свидетельствовала о том, что постановщики хорошо знали и понимали особенности национального характера.

Тоушан пригласила Машу на премьеру, сама принесла ей билеты. Была она там без мужа, сказала — занят сегодня на репетиции.

Когда выходили из театра, Тоушан прикоснулась к руке Маши и тихо сказала:

— Обратите внимание на девушку, вон на ту. Она из хора. Запомните ее, я объясню потом.

Девушка туркменка была в синем шевиотовом европейском костюме. Точеная фигурка, смазливое круглое личико. Красота туркменок строга, а эта девушка показалась Маше именно смазливой.

— Что же вы хотели сказать мне, Тоушан? — напомнила Маша, когда они вышли из театра.

— Мария Борисовна, не надо. Я сделала ошибку. Простите меня, но сейчас не надо. Разрешите мне ответить позднее, в другой раз.

Тоушан так и не сказала ничего больше, а напоминать Маша постеснялась. Видеться им удавалось очень редко, — заняты были обе дальше некуда.

Маша не встречала ее подолгу. Шел уже третий год замужества Тоушан.

Однажды вечером они встретились на улице.

— Я теперь у сестры живу, — сказала Тоушан просто. — И дочка с нами. Я ушла от него, хотя мы и не развелись.

Маша горестно ахнула.

Женщины зашли в булочную купить хлеба.

У кассы стояла стройная молодая туркменка со смазливым личиком.

— Вот любовница моего мужа, — сказала Тоушан громко, но совершенно спокойно, чуть поведя глазами, будто указывала на вещь.

Девушка пригнула голову, метнула негодующий взгляд. Что ей было ответить!

И Тоушан больше ничего не добавила.

Однажды в субботний вечер она пришла к Маше и рассказала ей о горьких своих делах. Рассказала она и о том, о чем редко рассказывают посторонним, — о тайном ночном разговоре двух сестер.

…Сестры лежат на кошме рядом и не могут заснуть. Маленькая дочка Тоушан спит в стороне, отдельно. Спит спокойно, безо всяких тревог.

— Если б даже он не изменял мне, я и так в конце концов ушла бы от него, — говорит Тоушан сестре, худощавой скуластой женщине с длинными тощими косами. — Этот человек признаёт только самого себя. Моя жизнь, мои интересы ему чужды.

— Ушла бы от мужа! Что ты говоришь! А ребенок?