Братья с тобой

— Ну, теперь ты не уйдешь, теперь я напьюсь, — сказала Маша вслух, подойдя к речонке. Стала на колени, нагнулась и зачерпнула воды. До чего хорошо!

Красота господствовала в природе: светящаяся пода, причудливые горные склоны, аромат ореховых листьев, влажный ветер из сада, приносящий тысячи тончайших запахов… Сколько радости в природе! Зачем людям война!

Напившись, Маша поднялась и двинулась вдоль реки. Миновала пустую сторожку, — говорят, здесь кто-то кого-то зарезал.

И вдруг навстречу Маше из темноты кинулась с лаем собака. Огромная, белая, она подбежала и залаяла, подзывая в темноте. Амана.

— Свои! Нечего! — крикнула ей Маша сердито.

— Салам, баджи!

Из темноты вышел Аман. Он проводил ее к шалашу. Маша различала уже всё: и кибитку. Амана, и мангал с еще не погасшими углями, и возле него присевшую на корточки туркменку с чайником в руке. А на берегу Чулинки — свекровь, рядом с которой на широком рядне разметались две голые девчонки, чуть прикрытые маленькими простынками.

Дома! Дошла наконец!

Она сбросила босоножки и платье и, натянув на себя простыню, свалилась рядом, не успев даже хорошенько понять, как неимоверно устала.

Разбудила вода. Теперь ее голос показался еще более радостным, требовательным, призывным. Разбудил щебет двух маленьких девчонок, деливших ее, сонную. Делила Зоя:

— Правая рука — моя, левая — твоя, этот глазик — мой, тот — твой…

Сквозь ресницы, чуть прижмурившись, еще не шевелясь, Маша любовалась этими двумя хорошенькими существами в трусиках. Посмуглели от солнца, волосенки выгорели, зубки свежие, голубоватые… Неужели этих человечков раньше не было на свете, неужели это я их родила? Удивительно!..

Девочки разбудили ее, хотя и старались говорить шепотом. Бегали по саду, собирали персики и яблоки, собирали хворост бабушке для мангала.

Над речкой висели голубые и зеленые стрекозы. Узкая речонка кипела и торопилась, упавший с дерева листик несся по ней с быстротою катера. К речке низко наклонились с другого берега ветки ежевики. Маша вошла в речку, протянула вверх руку, — и к берегу, где стояли Зоя и Аня, пригнулась огромная ветка, вся покрытая спелыми черными ягодами.

Во время прогулки по саду Маша остановилась возле одного персикового дерева. В его ветвях щебетали птицы. Вдруг раздался писк, и птицы вихрем вспорхнули прочь, разлетелись куда глаза глядят.

На дереве, на уровне человеческою роста. Маша увидела змею. Она почти сливалась с толстыми серыми ветками персика. Маленькая горделивая голова покачивалась на широкой раздутой светлой шее… Что? Рисунок наподобие очков! Это же кобра!

Схватив за руку Аню, Маша метнулась к Зое. Схватила и ее и побежала. Перепрыгнули через Чулинку — и к шалашу.

— Мама, что такое? Кто там был? — спрашивала испуганная Зоя.

— Змея на дереве. Очковая змея. Кобра. Укусит — и умрешь. Она за птичками охотилась.

Дети молчали. Аня заплакала.

Маша прижала к себе их стриженые головенки, обняла. И стала учить осторожности.

Подошел старый Аман. Рассказал, что среди туркмен есть охотники на кобр — такие ловкие умельцы. За живых кобр ведь хорошо платят! Яд их применяют в медицине от каких-то болезней. И сюда, в Чули, приходили ловить. А укус кобры действительно смертелен. Иногда, правда, выживают, но болеют месяцев пять.

Больше всех разволновалась бабушка. Ей даже пришлось принимать нитроглицерин. Шутка ли: дети бегают по саду, предоставленные самим себе. Не дай бог…

— Трудно мне с ними двумя, — призналась Екатерина Митрофановна. — Правда, слушаются, не скажу, но ведь не молоденькая я.

Трудно… Как же начать, как сказать, что у Маши еще новый сын появился, Толик? Как быть? Назад поворота нет.

День уходил. Насобирали персиков, очистили, сварили джем без сахара, — бабушка наловчилась варить и так, сладкий получался всё равно. Как же ей рассказать про Толика?

После обеда Маша уложила детей в шалаше отдыхать, отошла со свекровью в сторону и рассказала.

Екатерина Митрофановна молчала. Она была удручена, обижена. Да, это не мама! Мама бы поняла.

— Вы его усыновили, а я, значит, должна «увнучить», — сказала свекровь, еле сдерживая возмущение. — Вам что́, нас целые дни дома нет. С детьми приходится мне возиться. А у меня ведь сердце не железное. Вы бы обо мне подумали, Маша.

— Я и не собираюсь вешать его вам на шею.

— А как же еще? Что же вы делать будете?

— В детдоме разрешили не забирать его хоть до дня отъезда в Ленинград. Но я прошу вас не отталкивать этого мальчика, принять его в сердце ваше. От этого многое зависит. Я должна приучить девочек к мысли о брате. Когда их познакомить — я еще не знаю, обдумаю. Но нельзя, чтобы девочки усомнились… Он сам ко мне кинулся, сам «узнал» меня. Это ж ребенок…

Маша уговаривала долго. Екатерина Митрофановна сдалась, обещала ей не перечить, а где возможно — помочь.