Братья Шелленберг

– Пойми же меня, Михаэль, цель человеку все-таки надо иметь перед собой, хотя бы это была и не возвышенная цель. Что я только что сказал – это моя философия, и сообразно с нею намерен я поступать, хотя бы тебе она и казалась презренною. У меня кет дара воодушевляться идеями, как у тебя, и, говоря откровенно, у меня больше нет веры в человека.

– Веры в человека нет у тебя?

– Веры! Веры! Ненависть, презрение – вот все, что у меня осталось. О, люди мне отвратительны! Их малодушие, жестокость, тщеславие, их алчность, глупость и гнусный эгоизм мне теперь достаточно знакомы. И не верю я также в так называемые идеалы. Видишь, Михааль, как я окончательно обанкротился. Совершенно так же, как этот век и этот мир, в котором все обанкротилось – религия, наука, все…

– Не впадай в ошибку, – пылко перебил его Михаэль. – Религия нисколько не обанкротилась, а наука – и подавно. Для нее как раз началась новая эра, и она расцветет пышнее, чем когда-либо до сих пор.

– Пусть так, – ответил Венцель, – может быть, ты прав. Но меня ты убедить не можешь. Как бы ты громко и долго ни взывал, я, брат, уже не, слышу и не понимаю тебя! И то, что я говорю, такая же правда, как то, что ты – единственный человек, которого я люблю и уважаю. – Венцель показал на свое сердце. – Здесь лежит мертвец, ему уже не воскреснуть, – несколько напыщенно сказал он.

Не столько сама исповедь Венцеля потрясла Михаэля, сколько ее отчаянный, циничный тон.

– Теперь я еще больше жалею, – сказал Михаэль, – что ты не приехал ко мне в имение; может быть, там твои мысли получили бы другое направление.

– Как это могло бы случиться? – ответил Венцель. – Пойми, моя цель прельщает меня совершенно так же, как твоя тебя. Она манит, и я противиться больше не могу. Слишком поздно, Михаэль. Я на трамплине! Слышишь? Я на трамплине. Больше того – я уже прыгнул! В пустоту – в ничто, быть может. Я знаю, что это не большая цель. И все же!.. Вернусь ли я и каким вернусь – как знать? Поедем, я тебе кое-что покажу, Михаэль.

Венцель поспешно расплатился.

Перед рестораном стоял элегантный, покрытый черным лаком лимузин.

– Садись! – сказал Венцель с почти мальчишеской радостью при виде озадаченного лица Михаэля.

– Это твоя машина? – пробормотал Михаэль.

– Разумеется, моя! Иначе нельзя.

Автомобиль остановился перед большим конторским зданием на Вильгельмштрассе.

– Иди за мной! – сказал Венцель, и Михаэль, колеблясь, пошел за ним. На одной из дверей была лаконическая дощечка: «Шелленберг». Лакей открыл дверь, и Венцель повел брата через ряд больших рабочих комнат, заставленных пишущими машинками и конторскою мебелью. Все было совершенно новым. Еще пахло лаком и краской.

– Все, что ты видишь здесь, все это Шелленберг, – сказал Венцель с радостным смехом. – Мы перебрались сюда только на прошлой неделе. Раньше я снимал несколько комнатушек во дворе, совершенно секретно, так сказать, – Венцель открыл дверь и ввел Михаэля в очень скромно обставленную спальню. Рядом с железной кроватью стоял стул и на нем телефон. – Вот это мои частные аппартаменты, – объяснил он – Покамест, братец, только покамест! Посмотрим-ка, не найдется ли водки. А, вот она! Сделай милость, Михаэль, еще одну рюмочку, прежде чем мы продолжим путешествие.

Михаэль все еще не мог оправиться от изумления.

– Но чем ты, в сущности, занимаешься? Какое у тебя дело? – спросил он брата. – Как ты все это создал?

Этого вопроса только и ждал Венцель. Если бы его не поставил Михаэль, он сам заговорил бы об этом.

– Чем я занимаюсь? – спросил он и зашагал по комнате, заложив руки в карманы. – Я покупаю и продаю. Я начал с того, что купил груз финского парохода в четыре тысячи тонн. Это был строевой лес, которого не принял по каким-то причинам синдикат Раухэйзена. Узнав об этом, я купил лес на собственный счет. Я продал его две недели спустя, так и не взглянув на него. Вот как это началось.

– Разве у тебя были деньги? – перебил его Михаэль.

Венцель рассмеялся.

– Деньги? Денег у меня не было, но был кредит. Тогда ведь я еще служил у Раухэйзена. Были банкирские Дома, дорожившие моими симпатиями, рекомендациями и посредничеством. Одна данная мною справка могла означать целое небольшое состояние.

– Ах, теперь я начинаю понимать.